Мальчик умел охотиться, знал съедобные травы и прочее, но не здешние. Да и не на кого тут было охотиться – насекомые да эти жуткие шорохи… У него тоже кружилась голова, и он несколько раз падал на ровном месте, в последние два дня. И понимал, что скоро не сможет нести сестру. Тогда придется ползти и тянуть ее. А потом они умрут. Умрут от голода. Было страшно, и хотелось, чтобы тут оказался хоть кто-нибудь из взрослых. Или хотя бы хотелось надеяться, что после смерти они окажутся с мамой и папой, как верила бабушка, что после смерти люди идут к богу. Мальчик даже помолился однажды – от отчаяния, вечером, когда сестра уснула. Он просто сказал: «Бог, сделай так, чтобы Ларка осталась жива. Или чтобы если мы умрем, мы оказались там, где мама и папа…»
Бог молчал, конечно. Наверное, только бабушка умела с ним говорить.
Да, было страшно. Страшно, страшно, страшно. Голодно, страшно, голодно, страшно – хорошо еще, что ночи не холодные и встречались ручьи. Но в них не было рыбы… Он старался почаще держать руку на полученном полгода назад галстуке – это помогало, было не так страшно и появлялось немножко новых сил. А мысли о том, что тропа может быть звериной или вывести к каким-нибудь врагам, он старался не допускать…
…На восьмое утро они вышли из леса на большой луг. Дул теплый ветер, по зеленоватому небу бежали густо-синие красивые облачка. Вдали начинались холмы, и мальчику показалось, что там, за ними – какое-то спасение… и тут же он понял, что не дойдет до них. Не осталось даже крохотных сил.
Он все-таки пошел, придерживая на спине тихо дышащую Ларку. И прошел сколько-то, прежде чем упал.
Упал и уже не смог встать…
…– Хвост оторванный, кого ты принес?! – Драхр-аррр-Вэрро даже пригнулась от изумления и опаски, рассматривая принесенных сыном существ. Сынок, чтоб у него облезла шерсть на ушах, бегал в соседнее селение клана к своей Великой Любви и обратно приволок невесть кого – каких-то… каких-то… что-то… – Рррррарааар! – скиуттка вцепилась зубами в ухо стоящего возле кровати сына и рванула почти не в шутку – тот покорно взвизгнул. – Дерьмо в норе! Это же земляне! Точно как по видовому каналу! Ты что, ослеп, ты что – подземный червяк?!
– Я вижу, что земляне… – Драхр-храа-Уарт потер ухо. – Я их на тропе через Ясный луг нашел. Они, наверное, с той капсулы, что взорвалась над Ребрами, помнишь, передавали? Говорили, что там никого не было, а я иду – вот…
– …вот подарок! – рыкнула скиуттка и снова укусила сына за ухо – уже в воспитательных целях.
Почти взрослый Драхр-храа-Уарт живо напоминал ей мужа – тот сгинул где-то в боях с этими самыми землянами, и два старших сына сгинули; Драхр-аррр-Вэрро мечтала, что третий сын, прежде чем пойдет сражаться, наплодит клану хотя бы десяток таких же красивых и здоровых щенят, а то здорово поредел клан…
Между тем пять младших щенят уже выбрались из комнаты, где играли, и, просочившись по стенкам, столпились возле низкой круглой кровати, на которой лежали два еле дышащих существа. То, что найденыши грязные, тощие и оборванные, – маленькие скиутты не поняли, потому что никогда не видели живых землян и не знали, какими они должны быть. Но и просто так смотреть было любопытно – все пятеро перешептывались:
– Смотри, у них, наверное, кожная болезнь, как у наших в старину, – почти вся шерсть облезла…
– Глупая, у них шерсть только на голове, учиться надо!
– Какие они маленькие!
– А это одежда? Странная.
– А зачем этот красный платок?
– Откуда они тут?!
– Вот этот, побольше – самец.
– Откуда ты знаешь?
– А вот, смотри, что у него.
– Хрр-ахх, не такой, как у нас, но похож.
– Да не лезь ты, они же живые. Вечно ты слабых мучаешь!
Сердитый визг, быстрое кусание. Старшие обратили внимание на малышей, и Драхр-аррр-Вэрро прикрикнула:
– А ну, не трогать! – и, когда те порскнули за спину старшего брата, присела на край кровати. Покачала головой: – Похоже, что это не только их щенята, они еще и очень голодные щенята…
– Старший нес младшую, – подал голос Драхр-храа-Уарт. – Я из леса еще видел.
– «Нес младшую!» – рыкнула самка. – Кто убил твоего отца и братьев?! Их отец и брат! А?!
Мальчик-скиутт невольно поднял верхнюю губу, из его груди вырвалось рычание, но он тут же ответил:
– Когда я встречу убийц с Земли, мои клыки и когти не будут знать пощады. Но тех, кто дела воинов делает с детенышами и самками врага, не зовут воинами. Их зовут калом. Ты сама пела мне про это, мать. Или это неправда?
– Мама, они смешные и слабые, – подала голос старшая из дочек – которой, впрочем, было еще далеко до возраста случки. – Не надо их обижать.
– Они слабые, потому что у них нет оружия и их страшных кораблей, – возразил братишка Драхр-храа-Уарта, младше его, но великий знаток всего, что касалось войны. – Надо их отдать в лагерь, и пусть они сидят под замком! – и поднял хмурую мордочку в решительном жесте, казавшемся ему самому очень взрослым.
– Ты злой и жестокий, как изворотни из сказок! – тявкнула самочка, прижимая уши и ставя шерстку на шее дыбом. – Только попробуй тронь их, и я вырву тебе уши! И всем расскажу, что ты подрался с самкой! И тебя будут дразнить!
– Только попробуй!
– Только тронь их!
– Мама, не отдавай их никуда, – попросила вторая дочка. – Они маленькие, слабые. У них есть мама и папа, я читала, у землян так же, как и у нас, – они по-настоящему живые, у них семьи, они любят друг друга… Папа не разрешил бы их отдать в лагерь. Там плохо. Там не кормят, я слышала…
– Кормят, но и правда плохо, – хмуро сказал Драхр-храа-Уарт. – Никак не разберутся с раскладками еды… Мать?
– Хватит этого визга и писка, – Драхр-аррр-Вэрро поднялась. – В норе мое слово закон, и вот оно вам промеж ушей: ванну наберите. Их надо помыть. А потом решим, как и чем их кормить и где положить отдыхать.
Восторженный вопль был ответом на это решение…
…Когда мальчик пришел в себя, это было ужасно. Он лежал голый на чем-то белом в маленькой жаркой комнате, а в шаге от него огромное мохнатое чудище с урчанием опускало в дымящуюся воду постанывающую сестру.
– Не тронь, тварь! – Вскочив – откуда взялись силы?! – мальчишка схватил какой-то ковш, кружку – не поймешь. – Пусти ее! – и бросился в последний бой…
…Когда они засыпали на непривычной, круглой, но настоящей кровати, девочка, обняв за шею брата, прошептала:
– Они добрые… И смешные, как плюшевые игрушки. А у тети Дру нос – как у нашей овчарки… – и замолчала на полуслове, уснула – сытая впервые за много дней, успокоенная, смертельно усталая.
Мальчик не спал. Он тоже был довольно маленьким, но хорошо знал, что скиутты – не плюшевые игрушки. И совсем не добрые… или как? Ему стало вдруг стыдно за свой страх, за свои крики и попытки драться. Вспомнилось, как их кормили – в основном каким-то мясом, очень вкусным, и поили водой, но не просто, а вроде морса, кисловатой. Комната была тоже непривычная, как кровать, но – именно комната, не звериное логово. И на стене над большой серебряной фигурой какого-то зверя – не скиутта, но похожего – висели моноплоскостные, хотя и цветные снимки трех скиуттов-воинов, окруженные связками плетеных черных и белых волосяных шнуров. Не нужно было быть взрослым, чтобы догадаться, кто эти воины – и кто убил их.
