Папа Пий IX принял ее ласково и милостиво, но она поняла, что и он не собирался сдавать позиции: не выделит деньги церкви для четы, так страстно желавшей остаться на императорском троне. И посему осторожно дал понять Шарлотте, что партия проиграна, упорствовать — безумие, как, впрочем, считал и император Франц—Иосиф, и разумнее всего спокойно вернуться в Мирамар и там подождать достойного места для Максимилиана.
Шарлотта выслушала все это не возражая и спокойно вернулась в отель. Но на следующий день, когда Папа завтракал, к нему вдруг ворвалась бледная как полотно императрица Мексики. Глаза ее вылезали из орбит, она бросилась к его ногам с криками — боится, что ее отравят. После чего набросилась на папский шоколад и проглотила его, как будто очень давно ничего не ела. Сопровождавшая свою несчастную повелительницу маркиза дель Баррио попыталась, как только смогла, объяснить причину столь странного состояния Шарлотты.
А та категорически отказывалась покинуть Ватикан. Сильно огорченному Папе Римскому пришлось дать указание поставить кровать в салоне рядом с библиотекой — и Шарлотта вместе с сеньорой дель Баррио стали единственными в истории женщинами, которым дали разрешение переночевать в апартаментах понтифика.
На следующий день после неудавшейся попытки сопроводить императрицу в монастырь, где она устроила скандал, крича, что сестра—повариха хотела ее отравить, ее доставили в отель. Но она так неординарно повела себя на улице, хлебая воду из фонтанов и громко вопя, что пришедшая в отчаяние свита несчастной немедленно проинформировала обо всем Брюссель и Вену.
Спустя восемь дней Шарлотта вернулась в Мирамар, где ее осмотрел прибывший из Вены врач. Безумие совершенно очевидно — это ясно всем. По прошествии нескольких месяцев за несчастной приехал ее брат, граф Фландрии, и отвез ее в Лекен, откуда она уехала несколько лет назад такой радостной. На этот раз у нее не осталось ни малейшей надежды когда—нибудь покинуть этот дворец. Полтора года царствования превратили жизнерадостную Шарлотту в больную безумием.
А в это время в Мексике Максимилиан тщетно цеплялся за свой шатающийся трон. Почти все французские войска отбыли. Последнее французское подразделение — Иностранный легион, в 1863 году вписавший кровью одну из самых славных страниц своей истории, — из верности режиму покинул страну, несколько задержав выполнение полученного приказа. Но, несмотря на упрашивания Базена, Максимилиан пожелал остаться. И тогда получил шифрованное сообщение: состояние здоровья императрицы очень тяжелое; ее лечит доктор Ридль из Вены. Император немедленно вызвал своего австрийского врача доктора Баха.
— Знаете ли вы, — спросил он его в упор, — кто такой доктор Ридль?
Ничего не подозревавший врач спокойно ответил:
— Конечно, сир. Это директор дома умалишенных.
Максимилиан выронил из рук телеграмму и сжал зубы. Безумна… Шарлотта безумна… какая ужасная, немыслимая новость… Его первым порывом было помчаться к ней, на короткое время мелькнула мысль об отречении. Но потом он передумал: для чего? Вернуться туда, чтобы увидеть несчастную помешанную, которая, возможно, даже его не узнает? Лучше бороться до конца!
Хуарес и его ежедневно возраставшие в численности отряды уже контролировали почти всю территорию страны. Наполеон III направил к Максимилиану своего адъютанта генерала де Кастельно, чтобы тот уговорил его уехать, пока это еще возможно.
Но император ничего не желал слышать: продолжал, несмотря ни на что, верить в любовь своих подданных. Решил бороться собственными силами и укрылся в крепости Керетаро.
Этот укрепленный пункт мог выдержать длительную осаду, но нашелся предатель — открыл ворота. Императора схватили и посадили в камеру вместе с двумя его генералами — Мьехой и Мирамоном. Хуарес предал его суду.
Когда эта новость достигла Европы и США, поднялась волна дипломатических протестов. Со всех концов пошли письма вождю мятежников. Никто не мог и мысли допустить, что тот надумает казнить родного брата императора Австрийского, европейского принца. Но Хуарес — индеец, для него враг всегда оставался врагом. Максимилиана и двух его генералов приговорили к смертной казни.
19 июня 1867 года императора и двух других приговоренных вывели из тюрьмы. Максимилиан, одетый во все черное, гордо нес орден Золотого руна. Выйдя за порог тюрьмы, он поднял глаза к прекрасному небу цвета бирюзы:
— Какой сегодня хороший день! Лучшего дня для смерти выбрать невозможно.
Затем, услышав звук трубы, повернулся к генералу Мьехе: — Это что, сигнал к казни, Томас? Мьеха покачал головой и отважно улыбнулся:
— Не знаю, сир. Меня казнят в первый раз. Когда на городских часах пробило семь, воздух разорвало ружейным залпом. Трое мужчин упали на землю. Последние слова свергнутого императора были:
— Бедная Шарлотта… До 16 января 1927 года, до возраста девяноста шести лет, несчастная Шарлотта несла свой крест. Ночи, ее поглотившей, не суждено кончиться никогда. Неустанно, изо дня в день, писала и переписывала она одно и то же письмо — крик любви к тому, кого уже не было не свете…
Однажды ночью, под строжайшим секретом императрица, которую все считали бесплодной, произвела на свет мальчика. Его немедленно у нее забрали, и за ним той поры издали и молчаливо присматривал бельгийский двор. Но это уже совсем другая история.
Две жертвы Майерлинга
СТЕФАНИЯ БЕЛЬГИЙСКАЯ, СУПРУГА РУДОЛЬФА
Наступил день 10 мая 1881 года. Этот встававший над Веной день выдался хмурым, облачным, грозил дождем. В этот ранний час во дворце Шенбрунн проснулись только слуги — слуги и охрана. В одной из больших комнат на втором этаже молодая девушка наблюдала за наступлением грустного дня, — вообще—то, он должен стать самым праздничным днем ее жизни. Стоя на полу голыми ногами, белокурые волосы заплетены тщательно, она пряталась в складках огромных бархатных штор, любуясь парком и оставаясь никому не видимой.
Девушка эта была очень молода, всего шестнадцать лет, голубые глаза еще очень спокойны, полны простодушия и восхищения, — несмотря на дождь, ей так нравился великолепный цветущий парк. А дворец тоже замечательный — весь такой позолоченный, столько шикарной мебели, тяжелых Драпировок, — но она не вполне уверена, что ей уже не жаль дорогого сердцу Дворца Лекен и царившей там семейной атмосферы. Однако именно в этом Дворце провела детство ее мать, прежде чем стать королевой Бельгийской; девушку звали Стефания, и ей суждено было именно в этот день выйти замуж за наследника австрийского престола эрцгерцога Рудольфа, одного из самых желанных для невест принца Европы.
До этого самого дня брак представлялся ей прекрасным приключением. Началось оно годом раньше — внезапным появлением гувернантки в учебном классе Лекена, где Стефания делала домашние задания. Ее увели оттуда без всяких объяснений и поручили заботам горничных; те очень быстро сняли с нее простое девичье платье и облачили в наряд, какого она никогда не носила. Причесали как взрослую девушку и впервые дали драгоценности. Потом, одетую так необычно, отвели в салон, где ее уже ждали родители и какой—то высокий молодой человек, с тонкими чертами лица, влекущими глазами, красивыми усами и в белом мундире полковника австрийской армии.
