Рудольф из осторожности предпочел держаться подальше от этой сцены, и за весь вечер супруги не перекинулись ни словом. Когда они покинули посольство, Стефания направилась прямо в Хофбург, а Рудольф поехал провести ночь с Митци Каспар, — кстати, ей, как она призналась позже, он предложил умереть вместе с ним.
Никогда больше Стефании не суждено было увидеть Рудольфа живым…
Никто и ничего не знает о сцене, очень долгой и, безусловно, бурной, которая на другой день имела место между эрцгерцогом и императором, но трагедия Майерлинга слишком хорошо известна, чтобы напоминать о ней. Известно, как именно закончил свою жизнь эрцгерцог Рудольф вместе с Марией Ветсерой, но сегодня все считают, что это драма скорее политического, чем сентиментального порядка. Мария Ветсера присоединилась на небе к известным любящим женщинам только потому, что единственная согласилась сопровождать Рудольфа в неизведанный загробный мир, куда он боялся отправляться в одиночестве. Для окаменевшей от боли Стефании эпилогом Майерлинга стало врученное чуть позже письмо, которое муж написал ей, перед тем как покончить с собой: «Дорогая Стефания, ты освободилась от моего мрачного присутствия рядом; будь счастлива в своем предназначении. Будь ласкова с бедной малышкой, она — единственное, что от меня осталось. Передай мой прощальный привет всем знакомым, в частности Бомбеллесу, Спиндлеру, Натуру, Ново, Жизель, Леопольду и т. д. Я спокойно принимаю смерть как единственный способ спасения моей репутации. Обнимаю тебя от всего сердца — любящий тебя Рудольф».
Стефания разом потеряла любовь своей молодости и все шансы когда—нибудь стать императрицей. Безмерно подавленная, она хотела вернуться в Бельгию, но против этого выступил император. Была принцессой Австрийской — принцессой Австрийской и останется!
Четыре следующих месяца после трагедии молодая вдова провела в Мирамаре — замке безумной императрицы, — замке, который, казалось, приносил одни несчастья. Жила она там со своей матерью, дочерью и двумя сестрами — Луизой и Клементиной. Затем переселилась в Аббазию, и постепенно о ней стали забывать.
Но именно там спустя несколько лет к ней пришла новая любовь — в лице привлекательного камергера венгерского происхождения графа Эльмера Лоньея де Наги—Лонья и Вазарш—Намени. Стефания вышла за него замуж 22 марта 1900 года, полностью порвав с отцом, королем Леопольдом II, тот до конца жизни не мог простить ей этот брак, в его понятии мезальянс.
Франц Иосиф оказался более понимающим и присвоил графу Лоньею княжеский титул. Умиротворенная Стефания познала наконец спокойную жизнь и прожила так до 25 августа 1945 года — того дня, когда навсегда покинула этот мир.
КУЗЕН РУДОЛЬФА ЯН—САЛЬВАТОР, ЭРЦГЕРЦОГ АВСТРИЙСКИЙ, КНЯЗЬ ТОСКАНСКИЙ
Однажды зимним вечером 1884 года, точнее, февральским вечером, трое мужчин собрались в небольшом узком и темном кабинете, расположенное на втором этаже дома, ничем не выделявшегося среди других домов на улице Ротентурмштрассе в Вене. Там стояла духота, спертый воздух полон запахов кухни, а к ним присоединялся запах свежей типографской краски для печати и сигаретного дыма — пепел уже наполнил три пепельницы. Никто не произносил ни слова; сидя на стульях, двое, те, кто помоложе — одному двадцать шесть лет, другому тридцать два года, — смотрели молча на третьего, маленького венгерского еврея, черноволосого, с бледным умным лицом, которое подергивалось от нервного тика, и близорукими глазами за толстыми стеклами очков. Облик его был, честно говоря, не блестящим, особенно если учесть, что дополнялся небрежной одеждой. Его лицо и одежда резко контрастировали со строгой элегантностью, красотой и изысканностью товарищей.
Однако именно на него они глядели с уважением, в котором читалось даже восхищение: вооружившись карандашом, он редактировал лежавшую перед ним стопку листов, энергично что—то вычеркивая, добавляя слово в одном месте, надписывая что—то в другом. При этом лоб сморщен от усердия, а глаза блестят за огромными стеклами очков.
Этого человечка звали Мауриций Шепс; вот уже несколько лет он руководил изданием либеральной газеты «Нойес винер цайтунг»; редакционные статьи ее, отличавшиеся непомерной резкостью и направленные против императорской политики (всегда анонимные), вызывали серьезную обеспокоенность императора Франца Иосифа и его министров. Шепс посвятил всю свою жизнь, недюжинный талант и скудные средства делу освобождения родной Венгрии, а попутно — политическому воспитанию своих современников. Статьи этого в некотором роде законченного борца за прогресс попахивали смутой, и, естественно, у автократии Габсбургов не было более злостного врага, чем он. И все же…
И все же двое наблюдавших за ним молодых людей, куривших сигарету за сигаре—той, принадлежали к тем, кого в Австрийской империи считали людьми наиболее образованными после самого императора. Тот, кто моложе других, не кто иной, как наследник престола эрцгерцог Рудольф. С Маурицием Шепсом его соединяла давняя дружба, если не сказать сообщничество. Другой молодой человек из этой троицы, еще более красивый, зрелый и куда более рассудительный, — его двоюродный брат Ян—Сальватор, князь Тосканский, младший сын эрцгерцога Тосканского Леопольда II и принцессы Марии—Антуанетты Бурбон—Сицилийской, сестры герцогини Беррийской. Он разделял дружбу кузена с Шепсом, существовавшие между ним и Рудольфом кровные узы подкреплялись единством политических взглядов. Оба эрцгерцога питали одни и те же надежды, исповедовали одинаковые бунтарские идеи, либеральные воззрения и горячее стремление к свободе. По мнению как одного, так и другого, великая Австро—Венгерская империя приближалась к своему концу, раздавленная возведенными в крайность службизмом и бюрократизмом. Вот и мечтали они оба освободить страну от конформизма, от слишком сурового зачастую полицейского режима, а императорские дворцы — от устаревшего этикета, введенного еще во времена Карла V с намерением скорее сломить волю людей, чем приучить их к почитанию Императорского Величества. Короче, кузены мечтали об установлении конституционной монархии вообще и о создании для отдельных входивших в империю стран некой федерации объединившихся королевств — управление ею оказалось бы, видимо, весьма трудным делом.
Единственное, в чем они расходились, — способ выражения идей. Рудольф, экзальтированный и слабовольный, испытывавший тяжелое наследие рода Виттельсбахов, переданное ему матерью, обладал, вероятно, постоянством взглядов, столь необходимым великому монарху. Напротив, у Яна—Сальватора холодный, новаторский склад ума дополнялся страстной любовью к делу человечества. Красивый мужчина тридцати двух лет, способный воспринять великие революционные идеи, он представлял собой личность с любопытным смешением характеров: образованного, любящего искусство кондотьера и безжалостного принца времен Возрождения, писателя и воина; имел еще и задатки великого стратега и полководца.
Был он высок и строен, а смуглое лицо с горящими глазами, обрамленное короткой черной бородкой, легче представить над накрахмаленным кружевным воротником, чем над мундиром австрийской армии. Со своей неотразимой улыбкой, Ян—Сальватор, как и его кузен Рудольф, служил героем романтических мечтаний всех красивых обитательниц Вены.
