– Возражаю, – произнес Мейсон, – вопрос задан некорректно.
Свидетель – эксперт по отпечаткам пальцев, а не в области медицины.
– Я задам следующий вопрос, и вы поймете, почему я задавал
предыдущий, – заспорил Баллантайн. – Можете ли вы сказать, находился ли он в
сознании по сравнению с его состоянием во время вашего первого визита?
– Он находился в сознании, он был способен отвечать на
вопросы, но по каким-то причинам он не мог поддерживать беседу. Он мог отвечать
на вопросы только «да» и «нет», и он назвал нам одно имя.
– Какое конкретно имя?
– Джон Кирби.
– Как же он сообщил вам это имя?
– Я задал ему вопрос, знает ли он человека, который ударил
его, и он ответил: «Да». Я попросил его уточнить мне фамилию, и он назвал:
«Джон Кирби».
– У меня все, – сказал Баллантайн и кивнул Мейсону, который
тут же спросил у свидетеля:
– Вы утверждаете, что в итоге выяснили у него фамилию
подозреваемого?
– Да, сэр.
– А какие фамилии он называл до того, как дал окончательный
ответ?
– Больше никаких.
– Что с ним произошло?
– Нам показалось, что он испытывает какие-то затруднения. Я
пытался задавать ему вопросы, но он лежал неподвижно; в конце концов вопросы
дошли до него, и он стал отвечать «да» или «нет».
– Но вы не может сказать наверняка, понимал ли он смысл
вопросов?
– Я судил по его ответам.
– И его ответы составляли только «да» и «нет», –
констатировал Мейсон. – Полагаю, возможен вариант, что он только лишь понимал
как факт то, что ему задают вопросы; и, стараясь на них ответить, он мог
воспользоваться лишь двумя словами, которые был в состоянии произнести, то есть
шанс ответить правильно составлял пятьдесят процентов.
– Не думаю.
– Я спрашиваю вас о конкретных фактах, – уточнил Мейсон.
– Если мне позволит суд, – сказал Баллантайн, – я вношу
протест. Весь допрос свидетеля строится на доводах. Сама суть вопроса
основывается на доводах. Свидетель не является экспертом в области медицины, и
у него нет оснований считать себя таковым и стараться ответить на вопрос.
– Свидетеля попросили охарактеризовать в общих словах состояние
потерпевшего, – произнес судья Камерон. – Я считаю, что вопрос правомерен.
Свидетель может дать ответ не как эксперт, а как неспециалист в данном вопросе.
– Я считаю, что, когда он отвечал, он отвечал
непосредственно на тот самый вопрос, который ему и задали, – ответил свидетель.
– Я сделал подобный вывод из сути его ответа. Я считаю, у нас были затруднения,
чтобы заставить его услышать наши вопросы, но, уж когда он понял, чего от него
хотят, он находился в состоянии на них ответить, и он действительно ответил на
них.
– Итак, вы сказали, что в итоге он назвал вам имя Джона
Кирби? – спросил Мейсон.
– Да, сэр.
– И что это единственная фамилия, которую он вам назвал?
– Да, сэр, совершенно точно.
– Другими словами, вы несколько раз спросили его, кто это
сделал?
– Мы несколько раз спросили его, а не знает ли он, кто это
сделал.
– Что дальше?
– Несколько раз вопрос оставался без ответа. В конце концов
в ответ на седьмой или восьмой подобный вопрос он ответил: «Да».
– А затем вы спросили, кто это сделал.
– Да.
– И он ответил?
– Да.
– На этот вопрос?
– Да.
– С первого же раза?
– Нет, не с первого. Повторилась примерно такая же история,
как и с первым вопросом.
– Сколько раз вы повторяли свой вопрос?
– Скорее всего, раз семь или восемь.
– А не могло оказаться, что больше восьми?
– Вполне вероятно.
– И вы могли его спрашивать раз двенадцать?
– Я не считал, сколько раз задавал ему этот вопрос. Я просто
старался сделать так, чтобы он понял вопрос.
– Вы спрашивали и спрашивали его, кто это сделал?
– Да.
– И после каждого вопроса какое-то время ждали ответа?
– Да.
– А в ответ он только молчал?
– Да, все так и было.
– А потом в конце концов, где-то на десятый раз, а возможно,
на тринадцатый или четырнадцатый, после того как вы задали свой вопрос, вы
получили на него ответ?
– Не думаю, что на четырнадцатый раз. Не думаю, что мы
задавали вопрос четырнадцать раз. Я считаю, что мы в лучшем случае повторили
вопрос раз семь или восемь.
– И он в конце концов сделал заявление, которое вы сочли за
ответ?
– Он совершенно отчетливо произнес имя «Джон Кирби».
– Возможно, он произнес это невнятно?
– Ну… не до такой степени, что невозможно было разобрать
имя. Я бы сказал, что, когда он говорил, он произнес имя вполне отчетливо. Он
говорил чуть невнятно, но отнюдь не бормотал.
– К этому моменту вы уже знали, кто является подозреваемым?
– Нет, сэр. Тогда мы еще не приступили к его поискам. Мы
занялись им только после того, как тщательно проверили все варианты номера его
машины, сопоставив все буквы и цифры. Нам нужно было проверить какое-то
количество машин, но, как только нам стало известно имя, мы тут же нашли и
машину, которая соответствовала описаниям и принадлежала Кирби, так что мы
сразу же начали проверять подозреваемого.
– И вы проверили машину на предмет отпечатков пальцев?
– Точно так.
– И обнаружили отпечатки пальцев, идентичные тем, которые
обнаружили в номере мотеля и доме доктора Бэбба?
– Да, сэр.
– У меня все, – сообщил Мейсон.
– Я хочу пригласить моего следующего свидетеля, Мильтона
Рексфорда, – объявил Баллантайн.
Рексфорд – высокий, сутулый, на вид слегка туповатый тип лет
сорока – вышел, поднял правую руку, принес присягу, а затем какое-то время стоя
оглядывал бледно-серыми глазами зал суда. Он несколько долгих секунд удобно
усаживался в кресло, назвал свое полное имя – Мильтон Хэйзен Рексфорд и
подтвердил, что живет на Малакка-авеню.
Баллантайн ознакомил его с картой в масштабе, и свидетель
указал перекресток и свой дом, в котором живет.
