— Давай послушаем музыку, Колен, — сказала
Хлоя. — Поставь одну из твоих любимых пластинок.
— Это утомит тебя, — ответил Колен, словно
издалека. Он плохо выглядел. Сердце заполонило всю его грудь, только сейчас он
это заметил.
— Ну, пожалуйста, прошу тебя, — сказала Хлоя.
Колен встал, спустился по маленькой дубовой лесенке и
зарядил проигрыватель пластинками. Динамики были во всех комнатах. Он включил
тот, который висел в спальне.
— Ты что поставил? — спросила Хлоя. Она
улыбнулась. Она сама знала.
— Помнишь? — спросил Колен.
— Помню…
— Тебе больно?
— Не очень…
При впадении реки в море всегда есть порог, который трудно
преодолеть, где кипит вода и в пене кружатся обломки затонувших кораблей.
Воспоминания нахлынули из темноты, натолкнулись на барьер между ночью за окном
и светом лампы и то погружались в глубину, то выныривали на поверхность,
оборачиваясь либо белесым брюшком, либо серебристой спинкой. Хлоя слегка
приподнялась.
— Сядь ко мне…
Колен подошел к ней и лег поперек кровати, так, что Хлоя
могла положить голову на сгиб его левого локтя. Кружева тонкой ночной рубашки
рисовали причудливые узоры на ее золотистой коже, трогательно набухшей у
основания грудей, Хлоя пальцами стиснула плечо Колена.
— Ты не сердишься?..
— На что?
— На то, что у тебя такая глупая жена…
Колен поцеловал Хлою в ямочку ее доверчивого плеча.
— Спрячь руку, моя милая Хлоя, ты простынешь.
— Мне не холодно. Слушай пластинку.
В игре Джонни Ходжеса было что-то возвышенное, необъяснимое
и абсолютно чувственное. Чувственность, так сказать, в чистом виде,
освобожденная от всего телесного. Под воздействием музыки все углы комнаты
округлились. Колен и Хлоя лежали теперь в центре некоей сферы.
— Что это? — спросила Хлоя.
— The Mood to be Wooed, — ответил Колен.
— Я это почувствовала, — сказала Хлоя. — А
как доктор войдет в комнату такой формы?
XXXIV
Николя открыл дверь. На пороге стоял доктор.
— Я доктор, — сказал он.
— Не угодно ли вам последовать за мной? — И Николя
повел доктора по коридору..
— Вот, — произнес Николя, когда они оказались на
кухне, — отведайте и скажите свое мнение.
В большом сосуде из остекленевшего кремне-содо-кальциевого
соединения отстаивалось варево весьма своеобразного цвета: оно отливало
пурпуром Кассиуса, так и зеленью рыбьего пузыря, но при этом со слабым оттенком
синеватого хрома.
— Что это такое? — спросил доктор.
— Отвар, — объяснил Николя.
— Это я вижу, но для чего он?
— Для бодрости.
Доктор поднес сосуд к носу, осторожно понюхал, воодушевился,
снова понюхал, но уже со смаком, попробовал, потом залпом выпил и схватился
обеими руками за живот, уронив при этом саквояж с инструментами для врачевания.
— Ну как, действует? — поинтересовался Николя.
— Ух! — крякнул доктор. — Это вещь!..
Сдохнешь!.. Вы ветеринар?
— Нет, — сказал Николя, — повар. Одним
словом, сработало?
— В некотором роде. Я чувствую такой прилив сил…
— Теперь пройдите, пожалуйста, к больной. Вы
продезинфицированы!
Доктор двинулся, но почему-то в обратном направлении. Судя
по всему, ноги перестали его слушаться.
— О! — воскликнул Николя. — Гляди-ка!.. А вы
в состоянии осмотреть больную?
— Видите ли, мне хотелось узнать мнение своего коллеги,
поэтому я попросил прийти профессора д'Эрьмо.
— Все ясно. Тогда, пожалуйста, пройдите вот
сюда. — И Николя отворил дверь черного хода. — Вы спуститесь тремя
этажами ниже, поверните направо, и окажетесь там, где нужно.
— Понятно, — сказал доктор и стал спускаться, но
вдруг обернулся и спросил: — А где я, собственно говоря, нахожусь?
— Тут, а где же еще? — ответил Николя.
— А-а-а, понятно!.. — сказал доктор.
Не успел Николя захлопнуть за ним дверь, как Колен заглянул
на кухню.
— Кто это приходил? — спросил он.
— Доктор. Но у него был такой идиотский вид, что я
решил от него избавиться.
— Но нам ведь так нужен врач, — сказал Колен.
— Конечно, — сказал Николя. — Сейчас придет
д'Эрьмо.
— Тогда порядок. Снова зазвенел звонок.
— Не бегай, я сам отворю, — сказал Колен.
В коридоре мышка стала взбираться по ноге Колена и в конце
концов пристроилась на его правом плече. Колен прибавил шагу и открыл дверь
профессору.
— Здравствуйте, — сказал тот.
На профессоре были черный костюм и ярко-желтая сорочка.
— Физиологически, — заявил он, — черное на
желтом фоне являет собой максимальный цветовой контраст. Добавлю, что данное
сочетание не утомляет глаз и предупреждает несчастные случаи на улице.
— Наверно, — согласился Колен. Профессору д'Эрьмо
было лет сорок. Их ему и давали. А больше он бы все равно не взял. Щеки его
были лишены растительности, однако он носил маленькую остроконечную бородку и
невыразительные очки.
— Не угодно ли вам пройти за мной? — сказал Колен.
— Не знаю, — сказал профессор, — я колеблюсь…
В конце концов он все же решился.
— Кто болен? — спросил он.
— Хлоя, — ответил Колен.
— А, припоминаю мелодию…
— Да, — сказал Колен, — эта самая.
— Хорошо, — решился д'Эрьмо, — пошли. Вы
должны были сказать мне это раньше. Что с ней?
— Я не знаю.
— Я тоже, — признался профессор. — Теперь я
могу вам в этом признаться.
— Но вы разберетесь? — с тревогой спросил Колен.
— Не исключено… — ответил профессор с сомнением в
голосе. — Следовало бы ее посмотреть…
