— Осталась, правда, одна недоделка, — сказал
Колен, — вот никак не налажу правую педаль, которая регулирует сбивание
яиц. Пришлось поставить дополнительное сцепление, потому что, когда играешь
что-нибудь слишком hot, в коктейль попадают куски омлета, и их трудно глотать.
Со временем я это, конечно, устраню, а пока придется быть повнимательней. Да,
забыл сказать, что сливки — это «соль» в контроктаве.
— Сейчас сделаю себе коктейль на мотив «Loveless Love».
Это должно быть нечто невообразимое, — сказал Шик.
— Пианоктейль стоит пока в чулане, который я оборудовал
под мастерскую, — сказал Колен, — я не успел еще привинтить к
нему деку. Идем. Для начала я его запрограммирую на два коктейля граммов по
двести.
Шик сел за пианоктейль. Едва замер последний звук, как с
сухим треском откинулась середина передней панели и показалась шеренга
стаканов. Два из них были наполнены до краев аппетитной на вид жидкостью.
— Когда ты взял фальшивую ноту, я испугался, —
сказал Колен, — но к счастью, она оказалась в той же тональности.
— Он учитывает и тональность? — спросил Шик.
— Не всегда, — сказал Колен, — это была
чересчур сложная задача. Но некоторая зависимость все же есть. Ну, пей, и пошли
к столу.
II
— Паштет с угрем просто изумителен. — Сказал
Шик. — Кто надоумил тебя заказать такое блюдо?
— Идея принадлежит Николя, — сказал Колен. —
У нас тут есть, вернее, был угорь, который каждый день появлялся в умывальнике,
выползал из крана.
— Забавно! — сказал Шик. — С чего бы это?
— Он дотягивался до зубной пасты и пожирал ее, нажимая
зубами на тюбик. Николя пользуется исключительно американской ананасной пастой,
и угрю, видимо, она пришлась по вкусу.
— А как он его поймал? — поинтересовался Шик.
— Вместо тюбика с пастой он положил настоящий ананас.
Когда угорь лакомился пастой, он ее легко заглатывал и беспрепятственно уползал
назад, а тут вышло иначе: чем энергичней он втягивал голову в края, тем глубже
его зубы вонзались в ананас. Николя…
Колен осекся и замолчал.
— Что Николя? — спросил Шик.
— Не решаюсь сказать, боюсь отбить у тебя аппетит.
— Говори, я уже почти все съел.
— Тогда Николя вошел в ванную и бритвой отсек ему
голову. Потом открыл кран, и угорь оказался в умывальнике.
— И все? — сказал Шик. — Положи мне еще
паштета. Надеюсь, в водопроводной трубе живет и его многочисленное семейство.
— Николя положил на умывальник тюбик с малиновой
пастой, так что посмотрим… Послушай, кто эта Ализа, о которой ты с ним
говорил?..
— Я как раз о ней думал. Впервые я увидел ее на лекции
Жан-Соля. Мы случайно оказались рядом — оба лежали ничком под кафедрой, там мы
и познакомились.
— Какая она? — спросил Колен.
— Я не мастер описывать, — ответил Шик. — Она
прелестна…
— А!
Вошел Николя, неся блюдо с индейкой.
— Садитесь с нами, Николя, — сказал Колен. —
Ведь, в конце концов, как справедливо заметил Шик, вы почти член нашей семьи.
— Если месье не возражает, я сперва займусь
мышами, — ответил Николя.
— Я скоро приду. Индейка порезана… Вот соус…
— Обрати на него внимание, — сказал Колен. —
Это сметанный соус из манго и можжевельника, им заполняют мешочки, сшитые из
тонко отбитого телячьего филе. Ты на них нажимаешь, и соус течет струйками.
— Нет слов! — воскликнул Шик.
— Не можешь ли ты мне сказать, хотя бы в самых общих
чертах, как ты с ней познакомился?.. — продолжал свое Колен.
— Право, не знаю… Я ее спросил, любит ли она Жан-Соля
Партра, она ответила, что собирает все, что он пишет… Тогда я ей сказал: «Я
тоже…» И всякий раз, когда я ей что-нибудь говорил, она отвечала: «Я тоже…» и
vice versa<Наоборот (лат.)>. В конце концов, только для того, чтобы
поставить экзистенциальный опыт, я сказал: «Я вас люблю», — а она в ответ
воскликнула: «О!..»
— Опыт не удался, — заметил Колен.
— Да, — согласился Шик, — но она все же не
ушла. Тогда я сказал: «Мне в эту сторону», — а она ответила: «А мне —
нет», и добавила: «Мне в ту».
— Невероятно!
— Тогда я сказал: «И мне тоже в ту». И стал ходить за
ней по пятам повсюду, куда бы она ни шла.
— И чем же это кончилось?
— Ну… Просто пришло время ложиться в постель… Колен
поперхнулся, и, чтобы прийти в себя, ему пришлось выпить пол-литра
бургундского.
— Завтра мы с ней идем на каток. Завтра воскресенье…
Пойдешь с нами? Мы решили идти утром, когда там не так много народа. Я, правда,
немного стесняюсь, потому что катаюсь неважно, но зато мы сумеем поговорить о
Партре.
— Хорошо, — пообещал Колен. — Я пойду с
Николя… Может, у него есть еще племянницы…
III
Колен вышел из вагона метро и поднялся по лестнице. Однако
он оказался не там, где рассчитывал, и, чтобы сориентироваться, обошел площадь.
С помощью желтого шелкового платка он определил направление ветра, первый же
порыв сдул с него цвет и унес на большое здание неправильной формы, которое
сразу стало походить на каток «Молитор».
Миновав зимний бассейн, Колен вошел в каменную громаду с
бокового входа. Створки стеклянных дверей с медными переплетами, хлопая, вели с
ним двойную игру — и впускали, и отталкивали. Колен протянул абонемент, который
подмигнул контролеру двумя уже пробитыми глазками. Контролер ответил понимающей
улыбкой, что, однако, не помешало ему пробить третий глазок в оранжевой
картонке, и она тут же ослепла. Колен без зазрения совести сунул ее обратно в
свой бумаговый сафьяник, то есть сафьяновый бумажник, и свернул налево, в
устланный прорезиненной дорожкой коридор, где находились кабины для
переодевания. На первом этаже свободных мест не было. Поэтому он поднялся по
бетонной лестнице на второй этаж. Навстречу ему скакали верзилы — ведь все
они были на вертикальных стальных полозьях, — тщетно стараясь сохранить
при этом естественность движений. Служитель в белом свитере открыл ему кабину и
сунул в карман чаевые, но по всему было видно, что он лжец, что чая не пьет,
что для него это не невинные чаевые, а винные, или даже коньячные. Он оставил
клиента в этом застенке, небрежно начертав мелом его инициалы на специально для
этого предназначенном черном прямоугольнике. Колен обратил внимание на то, что
у служителя была голова не человека, а голубя, и удивился, что он приставлен к
катку, а не к бассейну.
