Широкими шагами он направился на стройплощадку.
– Сейчас я тебя обрадую, сучка. Не захотела по-хорошему. Все равно этот дом не сегодня завтра снесут. Так что я помогу строителям.
Он вошел в ворота, направился к здоровенному бульдозеру с широкими гусеницами. Точно такой стоял у них в колонии. Лерыч научился им управлять. Знал, в жизни это может пригодиться. Трактористом он не стал, но уж сдвинуть лопатой бульдозера старый дом он сможет.
Он подошел.
Дверь кабины бульдозера оказалась незапертой. Лерыч открыл ее и тут услышал крик сзади.
«Кто это? Кажется, сторож. В плохой час попался ты мне, мужик».
Сторож из вагончика увидел человека с забинтованной рукой. Странный какой-то человек. Пьяный, что ли? Вроде покачивался, пока шел. И чего ему надо на площадке? Не работают сегодня строители. А этот прямо к бульдозеру прется. Сейчас в кабину залезет.
Он подошел, схватил Лерыча за брючину, столкнул с широкой гусеницы.
– Чего лезешь? Забулдыга! Иди проспись и к технике не подходи.
Лерыч упал на землю. Посмотрел на пораненную руку. Кровь стала течь еще сильнее.
– Вали отсюда! – надсадно гудел сторож над самым ухом.
Он был еще не старый мужик. Лет сорока пяти.
Лерыч достал из кармана опасную бритву, быстрым движением разложил ее. И вот уже сторож стройплощадки с перерезанным горлом растянулся на том самом месте, куда только что упал с бульдозера Лерыч.
– Не надо было тебе трогать меня, – проговорил убийца, глядя, в каких муках умирает сторож.
Он залез в кабину мощного бульдозера и, нажав на красную кнопку запуска двигателя, завел его, оглашая округу громкими хлопками. Убрал ручной газ, и двигатель заработал ровно, без надрыва.
Открывать ворота Лерыч не стал. Удар здоровенным щитом бульдозера – и ворота разлетелись в мелкие щепки.
Он направил бульдозер прямо на старый дом. И не спешил. Пусть эта девчонка поживет, пока широкие гусеницы грохочут по земле. У нее есть несколько минут, чтобы пожалеть: зачем спряталась от Лерыча? Ведь он хотел все сделать по-другому. И эта Кристина сама виновата.
Ровный, размеренный скрежет широких гусениц по земле. Бульдозер, как огромное желтое чудище, подползает ближе и ближе. Никуда не денется девочка из подпола. Лерыч запер дверь. Пусть она остается там навсегда. А когда он сровняет с землей остатки дома, никто и не узнает, где Кристина.
Лерыч расхохотался, крепко сжимая рычаги окровавленными руками. Сторожа объезжать не стал. Бульдозер не машина, чтобы вот так повернуть. Даже не почувствовал, как стальная махина раздавила беспомощное тело.
В маленькое окошечко, в которое едва может протиснуться кошка, Кристина видит наползающий бульдозер. Она бежит к двери, со всей силы толкает ее и не может открыть.
В темноте падает, больно ударившись коленями о ступеньки, и плачет от боли и обиды. Бежит опять к окошку и, затолкав в него лицо, кричит от беспомощности, зовет на помощь.
Лерыч видит ее лицо и смеется. «Сама виновата, – думает он. – Надо было выйти, когда я тебя искал. Теперь оставайся там».
Бульдозер ползет медленно, но Лерыч не торопит его, только чуть опустил щит, чтобы ударить им по нижним венцам дома. Бревна старые, подгнившие. Стены не выдержат удара такой мощи.
Опять кричит Кристина. Из-за грохота он не слышит ее голоса, но отчетливо видит залитое слезами лицо. Уже скоро это лицо навеки скроется под обломками, а сверху Лерыч накроет его толстым слоем грунта. И все подумают, что это сделали строители.
Он сосредоточенно смотрел вперед, туда, куда полз бульдозер. Чтоб не промахнуться, не проехать мимо. Он не обратил внимания на подъезжавший к стройплощадке милицейский микроавтобус «Газель». Еще толком мало чего понимая, из автобуса выскочили опера: Калинин, капитан Горюнов и трое курсантов института МВД.
Капитан Горюнов увидел раздавленного сторожа и показал на него майору.
Теперь многое ясно. По крайней мере нет сомнений, что именно сидящий в кабине мощного бульдозера человек раздавил беднягу сторожа.
Милиционеры кричат водителю бульдозера, требуют остановиться. Но упрямый убийца не реагирует на их крики.
Сначала надо покончить с девчонкой. Нельзя ее оставлять. Она – улика!
Его не остановили даже два выстрела в воздух. Лерыч видел, они не целились в него. Брали на испуг.
И вдруг опять выстрел. На этот раз в грудь. Точно толкнул кто-то его, придавив на миг к спинке сиденья.
– Ну, суки! – зарычал он от злости и, резко развернув бульдозер, направил его прямо на милицейский микроавтобус.
Перепуганный усатый водила в форме сержанта успел выскочить из-за руля. А бульдозер уже тут.
Менты разбегаются.
Скрежет металла, и автобус становится всего лишь искореженной железякой.
Теперь Лерычу уже никто ничего не кричит. Он видит милиционера с майорскими погонами.
Майор Калинин припадает на колено и, удерживая двумя руками «макаров», целится в водителя бульдозера.
Лерыч видит его. Видит пистолет.
Дверь кабины открыта. Не спрячешься и даже не пригнешься. От майора до него метров семь. С такого расстояния грех промахнуться. И Калинин не промахивается.
Два выстрела. Раз за разом. И обе пули попадают в голову Лерычу. И он роняет голову на рычаги, сползая с сиденья.
А бульдозер, поставленный на ручной газ, ползет к краю котлована.
– Стой! Стой! – кричит кто-то из курсантов, понимая, что сейчас бульдозер рухнет в глубокий котлован. Но водитель бульдозера уже не слышит его, и бульдозер опрокидывается.
После всех объяснений в милиции Кристину отпустили и даже на служебной машине довезли до подъезда. Пожалели измученную девушку.
Теперь надо сообщить родителям, что Олеськи больше нет.
Кристина не присутствовала при выемке трупов из подпола. Просто не могла перенести это. Ведь там, среди этого кишащего червями месива, и ее Олеська. Завтра она пойдет на опознание. А пока ей разрешили отдохнуть.
Войдя в подъезд, она чуть не столкнулась с почтальоном, пожилой женщиной с тяжелой сумкой на плече, увидела торчащую из своего ящика газету. Вынула ее, машинально глянула.
Вместе с газетой из ящика достала конверт, но он выпал из руки. Кристина подняла его, глянула. Узнала на конверте почерк матери.
«Вот, родители интересуются, беспокоятся, как доехала Олеська. А что я им отвечу?» Она всхлипнула, надорвав конверт. Достала письмо, жадно впиваясь в ровные строчки.
«Доченька! Перед самым отъездом у Олеськи внезапно поднялась температура. Заболела дуреха. И билет пришлось сдать. Мы послали тебе телеграмму, а потом пожалели. Ведь ты ее будешь встречать. Видно, она простудилась на выпускном вечере. Ты же знаешь, какое у нее слабое горло. Теперь лечится, и я опасаюсь, успеет ли поправиться к экзаменам. Письма от нас идут долго. Поэтому, как только она поедет, мы дадим тебе телеграмму. Ты ее встреть…»
