– Холодная, – сказал он, обернувшись к щуплому, который сидел на телогрейке и лениво наблюдал за действиями товарища. – Да сумку жаль терять. Такой баул пригодился бы нам. Чего молчишь-то?
Щуплый бродяга стал колдовать возле кострища. Положил сухих сосновых веток и оторвал газету для растопки. Поджег скомканную половинку газеты и сунул под ветки.
Но костер разгорался плохо, и щуплый рассердился на одноглазого:
– Чего говорить-то? У меня вон костер не разгорается! А ты пристаешь. Вылезешь, мокрые портки сушить на мосту будешь?
– Ни хрена! Сумка, говорю, пригодилась бы нам. Тебя, мудака, в нее запихну, когда костыли откажут. И таскать на спине буду.
Щуплый махнул рукой и отвернулся к костру, раздувая его. Это он считал более важным делом, чем трепаться с одноглазым.
– В нее можно все наше тряпье уложить. И не надо по пакетам да рюкзакам распихивать. Достанем, просушим. Как думаешь?
– Пошел ты… Чего пристал? Я же тебе сказал: лезь, доставай! Я не полезу. Мне там с головой будет. Я мелкий. А ты, хочешь, лезь.
Одноглазый решил больше не приставать, плюнул и начал сбрасывать с себя грязное тряпье.
Наконец на нем остались длинные, едва не до колен, черные трусы и дырявые носки. Носки одноглазый снял, а вот снимать ли трусы – призадумался. Но все же решил снять и их. В воде не согреют, а потом суши. Не беда, если кто из проезжающих увидит его с голым задом.
Раздевшись догола, он вошел в воду, дрожа от холода. Того и гляди, сердце остановится.
Его приятель оказался прав. Река в этом месте была неглубокой, всего лишь по грудь одноглазому. Но все равно это утреннее купание не доставляло удовольствия.
А щуплый насмехается:
– Ничего. Так тебе дураку и надо. Сам захотел. Вот теперь и купайся. Воспаление подцепишь, в больницу положат. Ничего. Там харчи бесплатные.
– Да заткнись ты! Вылезу, язык оторву, – пригрозил одноглазый, топчась по дну и ногой отыскивая сумку.
Его вредный приятель командовал с берега:
– Иди в ту сторону, хрен моржовый! Соображать надо балдой своей. Ее же течением могло отнести туда, – указал он рукой на воду.
Когда поиски этой проклятой сумки вконец осточертели и одноглазому и он, трясясь от холода, уже хотел плюнуть и вылезать, его нога случайно нащупала добычу.
– Нашел! Падлой буду, нашел! – радостно заорал он из воды. – Вот она! Сейчас достану.
Щуплый бродяга похвалил:
– Молодец! Медаль тебе на жопу! Тащи ее сюда…
Одноглазый с головой опустился под воду и, схватив баул за ручки, вынырнул.
– Ну и тяжелая, – отфыркиваясь, прокричал он, волоча сумку к берегу.
Щуплый нетерпеливо топтался у воды:
– Тот козел не зря баул в речку кинул с кирпичами. Чего-то спрятать хотел, – сказал он, помогая приятелю вытащить сумку на берег. – Ну, давай, открывай. Глянем, чего там хорошего.
– Сейчас, – одноглазый наклонился и расстегнул молнию.
И тут же оба шарахнулись назад. За свою жизнь они успели повидать всякое, но такого…
– Ни хрена себе! – лязгая зубами, выговорил одноглазый.
Щуплый осторожно приблизился к сумке, заглянул еще раз:
– Башка!.. Бабья…
– И сам вижу, – растерянно произнес одноглазый, быстро одеваясь. – Труп! Только этого нам не хватало…
– А я тебе говорил, не лезь! Не послушался, урод. Теперь радуйся, в свидетели попал. Чего достал, мудак! Мотаем отсюда мухой, пока кто-нибудь не засек с трупаком. Посадят на хрен!
– Водочки бы? – попросил одноглазый, искоса посматривая на сумку. Надо же было так лопухнуться! Лез, думал: в сумке чего дельное.
– А где я тебе возьму водочки? Водицы из реки попей. Водочку мы еще вчера выжрали с тобой. Да одевайся скорее!
– А сумка? – не унимался одноглазый.
Щуплый хотел уже кинуться в драку:
– Ты что, ох…ел? Пошел ты со своей сумкой! В тюрягу хочешь?!
– Чего же я, зря, что ли, в воду лазил? Никуда не пойду, пока не отогреюсь. Я замерз, – одноглазый подсел ближе к костру. Подбросил в огонь дров, чтоб лучше горели, взял с земли остаток порванной газеты «МК», но, прежде чем бросить ее в костер, уставился единственным глазом на крупную фотографию молодой женщины.
Жаль стало жечь такую красавицу.
Одноглазый с интересом рассматривал ее лицо и причмокивал, словно целовал блондинку.
Щуплый бесцеремонно вырвал газету из его рук и тоже посмотрел:
– Постой… Япона мать! Так ведь это ее башка лежит в сумке! Смотри, тут приписано – за сведения обещается солидное денежное вознаграждение.
С газетой в руке он сбегал к сумке, осторожно, за волосы повернул голову женщины к себе, чтобы получше разглядеть.
– Ну так и есть, она! Вот и родинка над губой. Позвонить, что ли? За вознаграждение-то, а? Чего скажешь?
Одноглазый так и не понял, шутит ли товарищ или говорит серьезно.
– Давай, позвоним. Денег дадут, – согласился он.
– Или по роже! Бабешка эта, видать, не из простых, раз за нее такие деньги обещают. Нас грохнут. Или менты посадят. Навесят убийство этой бабы и посадят.
– Но деньги бы нам пригодились. Зима скоро. Жить-то надо как-то.
Щуплый бродяга почесал свою всклокоченную бороденку. Лицо его сделалось плаксивым. Стало жалко и себя, и одноглазого. Сказал, растрогавшись:
– Все правильно. Но рисково. Вдруг нарвемся?
Одноглазый не хотел уступать.
– Давай рискнем. Мы же ее не убивали. Скажем все, как было. Че, менты совсем дураки, что ли? Поймут небось.
И щуплый сдался.
– Ну, давай, – без уверенности в голосе сказал он. Нехорошее предчувствие вселилось в душу бродяги.
Глава 20
Когда жена Ольга вечером не вернулась домой, Станислав Николаевич Байдиков забеспокоился. И сын Дениска пристает: где мама? А что ответить, Станислав Николаевич не знал.
Около десяти вечера он позвонил в Лапинск родителям Ольги.
Но там жены не оказалось.
Всерьез перепуганный тревожным сообщением, ее отец сказал, что Ольга уехала около пяти часов назад.
Подождав еще часа два, Станислав Николаевич позвонил дежурному ГИБДД и, назвав номер «Фиата» жены, поинтересовался: не попадала ли машина с таким номером в дорожную аварию?
Дежурный обещал проверить и попросил перезвонить через десять минут.
Станислав Николаевич сидел возле телефона, как на иголках, следя за стрелкой на часах и подгоняя ее неторопливый ход.
