– Надя, ты с кем там?
– Спи, папа, – требовательно сказала Надежда Павловна.
– А ты мне скажи, кто к нам пришел? – настаивал старик.
Женщина возвела глаза к потолку и тут же перевела взгляд на Лешку.
– Это не к тебе, папа. Пожалуйста, спи. Я занята, – ответила она старику и спросила у Лешки, понизив голос едва ли не до шепота: – Кто это вас?
– Это? Друг один постарался, – Лешка криво усмехнулся, стараясь показать, что бывало и хуже, а это ерунда.
– Но у вас течет кровь. Надо перевязки сделать.
– За этим я к вам и пришел, Надежда Павловна. У меня и бинта нет.
– Сидите и молчите. – Она быстро выбежала, но тут же вернулась. – Пойдемте в ванную. Нужно промыть рану. И обработать. У меня там аптечка.
Лешка согласился, лишь бы утихла боль и остановилось кровотечение.
– Снимайте рубашку, – сказала Надежда Павловна.
Когда Лешка снял, ватным тампоном, намоченным в разведенной марганцовке, стала вытирать кровь на ране.
Эта процедура оказалась не очень болезненной, но довольно неприятной.
Лешка съежился.
– Терпите и благодарите вашего друга, что не зацепил вам селезенку.
– Я ему поставлю свечку, – Лешка чуть не ляпнул – за упокой. Но тогда бы учительница обязательно спросила: за упокой, значит, вы убили его? А так удалось избежать лишних вопросов.
Сосредоточив все свое внимание на том участке тела, где ковырялись ее длинные, как у пианистки, пальчики, Надежда Павловна сказала:
– Сейчас вам нужно будет потерпеть.
Лешка попытался пошутить.
– Хоть целую вечность под вашими нежными руками.
Кажется, она усмехнулась.
Лица ее Лешка не видел. Она наклонила голову. Из аптечки она достала стеклянный пузырек, свинтила с него пробку.
– Не будьте таким самонадеянным. Я хочу прижечь вашу рану перекисью водорода. Будет очень больно.
Лешка вздохнул, чувствуя себя обреченным терпеть мучения. Нечего было подставляться тому гаду. А теперь – терпи.
– Я готов, – сказал он и на всякий случай покрепче стиснул зубы. И все-таки не сдержался, громко застонал, чуть не отматерив свою врачевательницу.
Перед глазами будто все вспыхнуло огнем. Вспыхнуло и погасло. И только тихий, успокаивающий голос Надежды Павловны:
– Ничего, ничего. Сейчас болеть не будет.
Лешка наклонил голову, посмотрел, чего она там делает.
Надежда Павловна старательно накладывала на рану тампоны, пропитанные какой-то мазью, и приклеивала их к телу пластырем.
– Пластырь надежней. Повязка может соскочить, – объяснила она, подняла голову и увидела: глаза у Лешки блестят, и смотрит он не на рану, а на ее неприкрытые груди, видневшиеся из халата.
Она густо покраснела, поправив халат, сказала как будто с обидой и в то же время стыдливо:
– Можете одеться.
Она хотела выйти из ванной, но Лешка взял ее за руку.
Надежда Павловна покраснела еще больше. И голос чуть задрожал:
– Алексей, вы делаете что-то не то.
– Спасибо вам, – тихо произнес Лешка, чувствуя острое желание обнять ее и поцеловать. Даже про боль забыл. Руки тянутся к ней, к ее плечам.
– Не надо, – проговорила она едва ли не шепотом, но Лешка воспринял эти ее слова как тщательно скрываемое желание близости. Уже стал обнимать ее, и вдруг звонок в дверь.
Она вздрогнула, отошла от него.
– Вы кого-нибудь ждете? – спросил Лешка, подозревая, что скорее всего это менты по его душу. Но они не могут знать, где он. И не узнают, если она его не выдаст.
– Нет. Не жду никого. Сама не понимаю, кто это. Надо посмотреть.
Она хотела подойти к двери, но Лешка остановил ее.
– Оставайтесь здесь. Я сам гляну.
Он тихо проскользнул в прихожую.
На площадке стоял тот мент, который приходил к нему днем, и с ним еще трое в гражданском. Один из них настойчиво названивал в Лешкину квартиру.
С ними была пожилая женщина, соседка с нижнего этажа.
Лешка догадался: ее пригласили в качестве понятой. Он даже слышал их голоса, и, судя по разговору, менты намеревались ломать дверь.
Лешка вернулся в комнату, достал из сумки обрез.
Надежда Павловна боязливо отступила в угол комнаты.
– Алексей, что вы собираетесь делать? – спросила она, покосившись на дверь, за которой были дочь и ее отец-инвалид.
«Эх, интеллигенция вшивая! Ни капли понимания», – подумал Лешка, почему-то рассердившись на добрую соседку. Сказал угрюмо:
– Там менты. Кажется, они собираются ломать дверь моей квартиры.
– А при чем здесь я? – спросила Надежда Павловна, глянув на стволы обреза. Она боялась, как бы эта страшная штуковина не выстрелила сейчас. Вдруг он нажмет что-то не то.
– Вас они хотят пригласить понятой. Одну дуру нашли. Теперь звонят к вам. Нужно двоих.
– Но я не хочу… Я не могу, наконец. У меня больной отец. Дочка…
– Им на это наплевать. Они не отстанут, пока вы не откроете.
– Вы думаете?
– Вот что, вы идите к ним. Но сюда их не впускайте и обо мне ни слова. Спросят – не видела, не знаю. Понятно?
– Ага, – она кивнула головой.
Лешка надел свою куртку и взял в руку сумку.
– Смотрите, – показал он на обрез. – Я пока побуду в той комнате, – кивнул он на спальню.
– Но ведь там отец… и дочь.
– Вот именно. Знайте, живым я ментам не сдамся. Поэтому не пускайте их к себе домой. Да не тряситесь вы так. Я думаю, до стрельбы не дойдет. Если, конечно, вы не наделаете глупостей.
– Ну что вы, – заверила учительница.
А Лешка легонько подтолкнул ее к двери.
– Вы идите, идите. Скажите, что спали, а они вас разбудили, – произнес он шепотом.
Когда она вышла в прихожую, Лешка убрал обрез в сумку и тихо зашел в спальню, боясь напугать девочку. Все-таки ночь.
В небольшой комнате на кровати возле стены лежал старик, похожий на дистрофика. На худом лице его глаза казались необычайно большими, и сейчас они уставились на вошедшего.
Лешка догадался, что старик подслушивал.
У противоположной стены на небольшом диване лежала девчушка в цветастой пижаме, положив руку под щеку. Девочка, в отличие от любопытного старика, безмятежно спала. Она даже не слышала, как Лешка вошел.
Лешка глянул на старика.
– Чо, папаша, не спится? – спросил он шепотом.
