И, кажется, Александров повелся.
– Ты уж нормальный, – сказал он со смешком. Это было для Сашки откровенным оскорблением. Сразу насупился, сжимая кулаки.
– А кто я, по-твоему? Ну скажи. Не увиливай от ответа, если не бздун. Скажи, – он рванул Александрова за плечо.
– Отвали. Гуляй! Не цепляйся. Бродяга бездомный! Вот кто ты! И мать твоя бродяга. Все помойки обшарила.
Сашка задрожал от обиды. Такое стерпеть не мог. Потому что это было правдой, неприятной для него. Мать действительно рыскала по мусорным контейнерам, собирала бутылки.
Но говорить это Александрову не надо было. Не его это собачье дело.
– Вот что, скрипач задроченный. Я обиды никому не прощаю. Понял?
Александров струсил, но виду не подал, даже усмехнулся, сказал с пренебрежением:
– Плевал я на тебя. Обид он не прощает. Проглоти тогда ее.
Сашка схватил его за руку, поволок из подъезда.
– Пошли за гаражи поговорим.
Они вышли из подъезда. В окно их увидела Оксана.
Пай-мальчик не ожидал, что Гуляй достанет штык. Теперь Александров не скрывал страха.
– Ты чего, Санек? Я же это все так наговорил, сгоряча. Не убивай, – просил он, упав на колени, и жалел, что тут, за гаражами, их никто не видит. Гуляй – псих.
– Чо ты мне предлагал проглотить? – Сашка поигрывал ножом, зажав Александрова в угол. Деваться тому некуда, а Сашка не спешил. Пусть он потрясется, сопли, слезы пустит. Пусть на коленках поползает, гад. Всегда испытывал брезгливость к Сашке. А теперь на любые унижения перед ним готов. Теперь от него, Сашки Гуляева, зависит – жить скрипачу или нет.
Александров еще много чего лопотал, вымаливая прощения, и Сашка уже хотел простить его. Хорошо просит, унижается, не брезгует. Черт с ним. Катился бы он отсюда, если бы… если бы там, в подъезде, Оксанку лапал не он, а Сашка. Да и разболтать может про нож. Еще побежит жаловаться в ментовку. Нет. Нельзя его отпускать.
– Ты ее трахал?
– Кого, Санек? – Александров не понял сразу.
– Оксанку.
– Не-е, Санек. Честно говорю. Ты что? Хочешь, я к ней вообще больше не подойду? Ты только скажи. Одно твое слово.
Сашка улыбнулся, почувствовал себя королем. «Смотри-ка, раньше и за человека меня не считал. Меня, грязного, полуголодного пацана. А сейчас только одно мое слово! Я буду жить. А этого сытого мальчика родители не дождутся».
Он усмехнулся, помотал головой.
– Ладно. Ты встань с колен, – сказал он Александрову, похлопав его по плечу. Не будешь же наклоняться, чтобы попасть ему в живот.
– Санек, ты меня не убьешь? – Скрипач, кажется, не поверил ему, но подчинился, встал.
– Да что я, убийца, что ли? Это шутка такая у меня.
Александров засмеялся, но тут же серьезно сказал:
– Ты знаешь, Сань, а я уже все за чистую монету принял. Думал, убивать меня будешь. – Он улыбнулся, хотел угодить Сашке.
Сашка оглянулся.
Вокруг никого.
– Сань, а я… – Он так и не успел договорить.
Сашка вогнал нож в живот скрипачу по самую рукоять.
Тот вздрогнул и кашлянул с надрывом, будто что-то мешало ему нормально дышать. Изо рта потекла кровь. И дикими глазами уставился в глаза Сашке.
– Больно, – тихо прохрипел скрипач Александров. А Сашка усмехнулся и рванул нож кверху, чувствуя, как легко вместе с телом расползается и куртка.
Из разреза на землю поползли кишки.
Александров чуть наклонил голову и медленно стал приседать, зажимая руками рану.
Сашка вытер об его куртку нож и, посвистывая, не спеша пошел к дому. Страшно хотелось спать.
Когда подходил к подъезду, увидел – Оксана опять таращилась в окно. Подумал: «Она видела, как мы уходили вместе. Не донесла бы».
А утром раздался стук в дверь.
Сашка еще лежал в постели. Разозлился спросонок, думал – мать опять забыла взять с собой ключ. Подошел, открыл дверь и увидел милиционера, а с ним высокого, представительного мужика с папкой в руке.
– Я – капитан Синельников. Это, – указал милиционер на человека с папкой, – следователь прокуратуры Юдин.
А позади них еще какие-то люди. Плакала женщина.
В ней Сашка узнал мать скрипача Александрова. А рядом стояла Оксана и показывала на него пальцем.
– Я видела, как они вчера с Алешей пошли за гаражи. Видела. Потом он вернулся один. Бандит!
Кажется, она не говорила, а кричала.
Ее голос оглушал Сашку. И он процедил сквозь зубы:
– Надо было тебя, сучку, тоже приколоть.
За это он схлопотал по шее. Синельников ударил его ладонью. Не очень больно. Но обидно. При всех, как дешевого пацана.
А прокурорский следак орал, того и гляди, слюной забрызжет.
– убью тебя, гада! – ощетинился Сашка на Синельникова. Пригрозил и Юдину: – И тебя убью. Козел!
В доме Сашку не любили. Даже взрослые относилась к нему с опаской. Злой он, мстительный. А сейчас все навалились на него, радуясь, что его ждет тюрьма.
А потом в его квартире был обыск. Менты искали нож, которым он убил Александрова. Были понятые. Мать откуда-то заявилась пьяная и все просила Сашку покаяться, отдать проклятый ножик.
Сашка обругал ее зло. Ненавидел ее, как всех, кто делал ему плохо. Вот сейчас заберут его в ментовку, а она даже не всплакнула. И никто не заплачет о нем.
Он посмотрел на Оксану.
Она стояла в коридоре, боязливо поглядывая на него оттуда. Глаза их встретились.
Сашка улыбнулся, точно оскалился. И Оксана тут же посмотрела на Синельникова.
– Он тебе не защита, – прошептал Сашка. – Я еще вернусь к тебе. Ты от меня не отделаешься. – И показал ей руку, разрезанную на запястье до крови.
Он тогда так и не понял, что она прошептала в ответ.
Синельников загудел над ним басом:
– Куда ты спрятал нож, которым убил Александрова?
Сашка сидел на табуретке у окна.
– Выкинул, – сказал он первое, что пришло на ум.
Этот следак Юдин тоже оказался приставучим.
– Придется ножичек отдать, Гуляев. Если не хочешь попасть в камеру к уголовникам. Знаешь, что они там с тобой сделают?
Сашка не знал и, глядя наглыми глазами в глаза следака, отослал его куда подальше.
Юдин покраснел как баба.
Нож Сашка спрятал в подвале, заложив кирпичами так, что, кроме него, никто не найдет. Ментам его так и не отдал.
За убитого Александрова Сашке дали шесть лет. Уж слишком опытный адвокат достался ему. Два года из этих шести он провел в колонии для несовершеннолетних.
