Надежда Павловна охотно согласилась, сняла трубку.
После разговора с центральной диспетчерской и почти четырехминутного ожидания, пока диспетчер выясняла, какая машина выезжала по указанному адресу, пока устанавливала с ней связь, чтобы выяснить номер больницы, Надежда Павловна сказала:
– Ее отвезли в шестьдесят четвертую городскую больницу. Это на улице Вавилова.
Лешка надел куртку.
– Как же вы доберетесь? Сейчас четвертый час ночи.
Лешка улыбнулся. Подошел и поцеловал учительницу в щеку.
Она покраснела.
– Мне так нравится смотреть на ваше лицо, когда вы краснеете. Вы тогда такая красивая, – сказал он вместо ответа и вышел.
После минутного раздумья Надежда Павловна подошла к двери и негромко позвала:
– Алексей!
Услышала, как хлопнула дверь в подъезде.
Вернувшись в комнату, она быстро подошла к окну, увидела его, одиноко идущего по ночной улице, и сердце кольнуло в предчувствии чего-то нехорошего. Стало жалко его. Раз он говорит, что могут убить, значит, могут. Попытаться помочь ему? Согрешить еще раз для его же блага. Так примерно думала Надежда Павловна, оправдывая свое желание опять позвонить майору Калинину. И теперь не стыдилась.
На этот раз трубку поднял сам Калинин.
– Слушаю вас, – сказал он, понимая, что этот ее ночной звонок неспроста.
– Понимаете… Алексея Хохлова хотят убить.
Калинин даже не стал спрашивать, кто. Знал – это Гуляев. Только спросил:
– Где он?
– Он поехал в шестьдесят четвертую больницу, – сказала Надежда Павловна, страшно волнуясь. Даже не помнила, что ей ответил майор. Кажется, обещал помочь.
Но до утра Надежда Павловна так и не сомкнула глаз.
Глава 27
Гуляев чувствовал, как по спине текла кровь. Ощущение было неприятное. И было больно. Но боль только злила его, вызывала бешеное желание мести. Он никогда и никому не прощал обид. Не прощал с того момента, как его изнасиловал уголовник дядя Боря. Тогда он был слабым и все равно сумел отомстить за себя.
Стук в окно в отделение приемного покоя заставил врача вздрогнуть. Он сидел за столом и что-то писал в регистрационном журнале.
Гуляев подошел тихо, минуту наблюдал за доктором, и показалось, что сейчас он еще ниже опустит голову и прямо за столом заснет. И тогда Гуляев улыбнулся и постучал. Постучал негромко, но врач почему-то вздрогнул. Наверное, испугался. Уставился на парня в «пилоте» у окна. Сразу бросилась в глаза бледность его лица. «Скорее всего наркоман», – решил врач и не стал сбрасывать с двери цепочку. Чуть приоткрыл дверь, чтобы можно было разговаривать.
– Что вы хотели? – спросил доктор, внимательно вглядываясь в глаза ночного визитера. «Какой у него нехороший взгляд», – подумал врач и на всякий случай отошел от двери, чтобы тот не схватил его за халат.
– Открой дверь, ну чего ты? Боишься, что ли? – улыбаясь, проговорил Гуляев, сожалея, что не может дотянуться до противного докторишки.
– Зачем? Что вы хотели? – озабоченно спросил врач, своевременно вспомнив про инструкцию, запрещающую в ночное время пропускать подозрительных лиц в больничные корпуса.
Прямо за стеной приемного отделения находилась комната, где хранились наркотические вещества. В ней не было окон и дверь обита железом. Но наркоманов это не останавливало, и уже были случаи вооруженного проникновения через двери приемного отделения.
И теперь по ночам у них дежурили милиционеры вневедомственной охраны.
– Да я только спросить хотел. – Гуляев чуть не всплакнул. – К вам час назад привезли девушку с ножевой раной в живот. Оксану Кузьмину…
– Ах, Кузьмину, – у врача отлегло от сердца. «Значит, он пришел не за наркотиками», – подумал он и сказал: – А Кузьмина умерла.
– умерла? – переспросил Гуляев, испытывая некоторое сожаление. Ведь спешил, ехал сюда с желанием прикончить ее, отомстить.
– Слишком тяжелое ранение у вашей Кузьминой, – доходчиво стал объяснять врач.
Гуляев не успел обернуться. Услышал позади себя до неприятного знакомый голос:
– Не открывайте ему дверь. Это убийца. Он с ножом.
Врач замер от растерянности.
В четырех метрах от дверей из темноты появился парень в кожаной куртке, с обрезом в руке.
– Ну что, ублюдок! На этот раз ты не уйдешь от меня.
Лешка наставил стволы обреза на Гуляева. Единственное, что удерживало его от выстрела, – это боязнь зацепить доктора. Встал, чертяка, прямо за Гуляевым.
Незаметно врач вытянул руку и нажал кнопку звонка, сигнал для милиционера вневедомственной охраны.
Гуляев обреченно опустил голову и медленно повернулся к Лешке, чуть приподнял руки на ширине плеч.
– Ты собираешься меня убить? Или сдать ментам? Выбирай.
Что лучше, Лешка и сам не знал, медлил, не стрелял.
– Ну, давай, решай. Или я к тебе подойду. Уж я-то знаю, как мне поступить с тобой, – зло произнес Гуляев и плюнул себе под ноги.
– А я решил, – сказал Лешка и направил стволы Гуляеву в голову. – Ладно, ублюдок, подыхай!
В этот момент дверь резко открылась, и из вестибюля выскочил молоденький милиционер с пистолетом на изготовку. Увидев, что Лешка собирается выстрелить в человека с поднятыми руками, ни слова не говоря, он выстрелил Лешке в грудь.
Лешку словно толкнули. Он отшатнулся назад, но еще стоял на ногах. Обрез упал на асфальт, и милиционеру не пришлось стрелять в него еще раз.
– Он вас чуть не убил, – сказал возбужденно милиционер Гуляеву, оправдываясь за выстрел.
Гуляев захохотал смехом нездорового человека и опустил руки. Обернулся к милиционеру.
Салага мент стоял от него буквально в метре.
– Спасибо тебе, – сказал он хлопающему глазами милиционеру. – Ты избавил меня от лишних хлопот.
Почти неуловимое для глаза движение рукой, и милиционер вздрогнул от удара в живот, хватанул ртом воздух.
Рывок ножа вверх, и на мышиного цвета кителе появилось большое кровавое пятно.
Майор Калинин с лейтенантом Шевелевым уже бежали к дверям больницы.
Увидев оперов, Гуляев забежал в вестибюль, схватил дежурного врача за волосы и, прикрывшись им, как недавно прикрывался Ксюхой, приставил к его животу нож.
– Тихо ты, – прошипел ему в самое ухо. – Не дергайся, если не хочешь, чтобы твои кишки расползлись по асфальту.
Калинин и Шевелев стояли и чувствовали себя бессильными перед этим убийцей. Он может преступить закон, плюнуть на все, потому что он вне закона. А они – нет, потому что – менты. И обоим стало обидно.
