– Вот что, полковник, – сказал генерал, после того, как внимательно выслушал Василькова. – С сегодняшнего дня приставь к Туманову человечка. Пусть ходит за ним по пятам. А то, как бы наш майор, да не сотворил что-то не то. Тебе все ясно? – скрипучим голосом спросил генерал.
Подавив вздох, Васильков ответил:
– Так точно, товарищ генерал. Приставлю.
Полковник сразу понял, что это в первую очередь означало для самого упрямого майора Туманова. Если выражаться ментовскими терминами, это означало – работа под колпаком, когда любой твой даже незначительный шаг, не ускользает от зоркого ока начальства. А также не остается без внимания и любой промах в работе. И потом, когда таких промахов наберется достаточно, сотрудник, ставший неугодным, попросту попадает в разряд тех, от кого система предпочитает с легкостью избавляться в первую очередь.
Досадно было то, что Туманову Васильков об этом не мог даже намекнуть, чтобы самому не оказаться в столь же незавидном положении.
Все это выглядело немного подловато по отношению к подчиненному. Но и ослушаться генерала полковник не посмел. Поэтому, положив трубку на аппарат, сначала достал из шкафа бутылку коньяка, которую ему подарили подчиненные и стакан. Из конфетницы взял конфетку. Налил себе из бутылки целый стакан коричневой жидкости. Не любил употреблять коньяк такими дозами, но сейчас уж слишком скверно было на душе. Слишком нехорошо.
Он еще раз вспомнил про их разговор с Тумановым, когда он говорил майору про систему. Порочная она, как уличная шлюха, если из нормальных людей делает негодяев. И вместе с коньяком, проглотил и нахлынувшую обиду.
Убрав со стола бутылку и стакан, он снял трубку и, набрав внутренний трехзначный номер, сказал:
– Ковальчук, зайди ко мне сейчас.
Через пару минут в дверь кабинета полковника постучали.
Окончательно расправившись с шоколадной конфетой, которой он закусывал выпитый коньяк, Васильков сказал:
– Войдите.
В кабинет вошел лейтенант Ковальчук. В отдел он пришел работать всего пару месяцев назад и всячески хотел попасть под опеку полковника. Что ж, теперь у него был шанс отличиться. Хотя, если по большому счету, Васильков таких шестерок не уважал. Поначалу даже хотел отправить Ковальчука в какой-нибудь другой отдел, считая, что хорошего опера из того не получится. Но вот теперь и в нем возникла надобность.
– Садись, – сказал Васильков, кивнув на один из свободных стульев.
С благодатной улыбкой на устах, молодой лейтенант уселся напротив полковника, заглядывая тому в рот, в ожидании приказаний.
Седой полковник, скрывая неприязнь, проговорил:
– Вот что, Ковальчук. Ты ведь у нас недавно работаешь. Дела тебе еще не подписывают…
– Так точно, товарищ полковник. Работаю, так сказать на подхвате. Помогаю другим оперативникам, – ответил с улыбкой Ковальчук. А Васильков уставился в стол, соображая, правильно ли поступает. В его власти сейчас раз и навсегда искоренить в этом молодом лейтенанте задатки угодничества и подхалимства. И правильно ли он поступает, что заставляет шпионить за своим же товарищем? Может, не стоит делать из парня соглядатая?
Васильков медлил, тяготясь раздумьями. Не привык он из своих ребят, сволочей делать. Но с другой стороны и ослушаться приказа генерала он не может. Да и вряд ли кто другой из ихнего отдела возьмется шпионить за Федором Тумановым, кроме этого новичка.
Полковник поглядел на лейтенанта с жалостью и вздохнул.
– С сегодняшнего дня тебе, лейтенант, поручается ответственная работа…
Называя слежку за Тумановым ответственной работой, Васильков в душе смеялся. Подлее ничего нет и быть не может, чем подглядывать и подслушивать за своим товарищем по работе, а потом выкладывать все это на стол начальству в виде отдельной справки. Но разве скажешь вот так прямо об этом такому молодцу.
– Есть, – бодро отчеканил Ковальчук, окрыленный доверием начальника. Слово ответственная на него подействовало, и он вскочил со стула, готовый хоть сейчас выполнять эту работу. Но, не меняя тона, Васильков сказал:
– Сядь и дослушай до конца.
– Есть, – угодливо произнес Ковальчук, удобно размещаясь на стуле.
И полковник Васильков сказал:
– Я надеюсь, наш разговор останется между нами? – предупредил он.
Ковальчук тут же приложил обе руки к груди.
– Товарищ полковник, об этом даже можно было не предупреждать, – заверил он Василькова, предано заглядывая тому в глаза. И полковник удовлетворенный его ответом, кивнул. Сказал, сдержанно:
– Правильно понимаешь ситуацию. Так вот, Ковальчук. Возникла необходимость за одним из наших товарищей установить наблюдение. Ты как, сможешь? – спросил полковник, пристально вглядываясь в глаза лейтенанта. И не заметил смущения. Скорее в них пусть и не очень ярко, но выражалась готовность, выполнять это поручение полковника. И чтобы не разочаровать начальника, Ковальчук тут же пообещал:
– Я смогу, товарищ полковник. За кем надо следить?
Последнее слово лейтенант произнес так, что Васильков поморщился, но поправлять лейтенанта не стал. Потому что не менялась суть. Сказал:
– За майором Тумановым? Надеюсь, ты уже успел с ним познакомиться.
Ковальчук ответил не слишком определенно.
– Относительно.
Васильков вопросительно взглянул на лейтенанта. И тот попытался объяснить:
– Мне Туманов показался не слишком доступным в общении. Малоразговорчив, – высказал Ковальчук характеристику Туманову, которая совпадала с тем, что о нем думал сам Васильков. Но сказанное полковником прозвучало не как нарекание, а скорее, как похвала, которую надо еще заслужить:
– Это точно. Федор Николаич не любит понапрасну язык чесать.
– А что касается работы, так тут он и вовсе предпочитает отмалчиваться. Я слышал, что он лучший опер…
Васильков согласно кивнул.
– Можешь мне поверить, так и есть. Он опер лучший из лучших, – сказал он.
– Я хотел, чтобы он взял меня в свою группу. Но майор отказался, сказав, что они свое берут не количеством, а качеством.
– Так сказал? – спросил Васильков, улыбнувшись, зная Туманова.
Ковальчук кивнул. У него еще было время отказаться, тем более, что Васильков в своем поручении не настаивал, оставляя последнее, решающее слово за молодым лейтенантом. Но лейтенант не отказался. Спросил бойко:
– Когда прикажите приступать к выполнению задания?
Васильков отвернулся.
– С сегодняшнего дня, – сказал он, потом добавил, давая понять особую значимость этих слов: – И помни. Ни одна живая душа не должна знать об этом.
Ковальчук вскочил со стула и вытянулся в струну.
