– Бобби – серфер, который толкает траву. Он слабак. Он не знает пустыни. Это ему не побережье.
– Этой ночью он неплохо справился, – заметил Джонсон – он уже видел трупы и обломки.
– Ночью нет солнца, – сухо бросил Брайан.
Джонсон улыбнулся, услышав эту потрясающую новость.
– В это время года не очень-то жарко, – только и сказал он.
– Все равно пустыня есть пустыня! – взвизгнул Брайан.
А Толстяк не отличит пустыни от простыни, думал Джонсон. Живет в пустыне, а солнце ненавидит. Все время напяливает большие шляпы и старушечьи платья, прячется от солнца. Почти весь день торчит в доме, смотрит кино. Черно-белое кино про пустыню. Оттуда Толстяк все и знает про пустыню, больше он ничего про нее не знает.
– Я его поймаю, – пообещал Джонсон. Не потому что пустыня, не потому что парень – слабак, а потому что парень тащит с собой пацана. А раз так, у него ничего не выйдет.
– Видно, ему женщина что-то рассказала, – добавил Джонсон.
– Да что ты говоришь?! Вот уж никогда бы не догада-ался! – ехидно протянул Брайан.
Зачем я слушаю этот язвительный треп? – спросил себя Джонсон и заметил, сокрушенно качая головой:
– Дон Уэртеро будет очень-очень несчастным идальго.
И увидел, как Брайан покрывается мурашками. Жирное тело начало мелко-мелко дрожать. Так бывает, когда на пески набегает тень.
Брайан до чертиков боится дона Уэртеро, вот в чем штука.
– Найди его, – захныкал Брайан.
– Двое моих ребят его выслеживают, – ответил Джонсон. – А я собираюсь наведаться в город, к Рохасу.
– Рохас наверняка пьян.
– Наверняка, – согласился Джонсон.
Пьяный или трезвый – не имеет значения, думал Джонсон. Рохас может отыскать муху на восьми десятках акров дерьма.
– А как насчет женщины? – поинтересовался Джонсон.
– Женщиной я займусь сам, – произнес Брайан.
Улыбка Джонсона говорила: «Ну да, первым делом». Но он не раскрыл рта и надел шляпу.
– Мне он нужен живой, – напомнил Брайан.
Джонсон не забыл, ведь это-то и есть самое паршивое во всей истории. Трудно поймать такого парня, особенно если он знает, что ты не можешь рисковать и палить по нему с большого расстояния. Да, в пустыне можно завалить человека издали. Плоская местность, ни ветерка. Но поймать его, дотянуться до него и притащить обратно, как загулявшего теленка весной, – это совсем другое дело.
– А как насчет мальчика? – осведомился Джонсон.
– Что – насчет мальчика?
– Он вам тоже нужен живой?
– Мне он вообще не нужен, – отрезал Брайан.
У Джонсона вертелось на языке возражение, но он сдержался.
– Ребенка убивать не стану, – заявил Джонсон.
Брайан пожал плечами:
– Рохас станет.
Рохас-то станет, мысленно согласился Джонсон. Рохас готов поубивать все живое.
Брайан смотрел, как долговязая фигура Джонсона, нагнувшись, ныряла в проем арабской арки. Он ненавидел этого здоровенного ковбоя, прямо видеть не мог, как тот корчит из себя Гэри Купера в «Красавчике Джесте», и если бы Джонсон не был ему нужен для управления всем этим заведением, он бы тут же рассчитал ублюдка. Но Джонсон ему нужен, к тому же впереди, черт побери, явно маячат серьезные неприятности, так что сейчас нет времени перетряхивать состав персонала.
Ну ладно, в другой раз – Брайан ждет не дождется, когда можно будет дать Джонсону под зад коленом и освободить от него ранчо. Представляет себе, как Джонсон окончит свои дни опустившимся пьяницей где-нибудь в Квартале газовых фонарей Сан-Диего, на помойке какого-нибудь ресторана. Воображает, как этот ковбой будет жарить бобы на плитке в захудалой гостинице, где от стен не отмоешь вонь свежей мочи и неминуемой смерти.
Долбаный ковбой.
Что поделаешь, как-нибудь в другой раз…
В комнату осторожно прокрался юный миланец, встал у двери, стреляя миндалевидными глазами. Он хотел знать, утихла ли у Брайана вспышка раздражения.
– Не сейчас, – резко бросил Брайан, и мальчик немедленно исчез. Брайан слышал, как он быстро прошлепал по коридору.
Позже, не сейчас, подумал Брайан.
Сейчас ему надо разобраться с Элизабет, чудесной давней подругой, из-за которой он и попал в эту переделку.
Вот сука!
16
Брайан вошел в комнату к Элизабет, плюхнулся в большое плетеное кресло и уставился на нее.
Она сидела в постели, ее правое запястье и левая лодыжка были прикованы наручниками к столбикам кровати. Элизабет деликатно закинула правую ногу на левую, точно ее нагота могла что-то для него значить, но не позаботилась о том, чтобы прикрыть грудь.
Брайан изучал ее тело с чисто академическим интересом: крепкое, загорелое – должно быть, немало труда и времени потрачено в тренажерном зале. Сам он плевать хотел на собственную физическую форму, но настаивал, чтобы его юноши блюли фигуру и качали мышцы.
У него мелькнула праздная мысль: а если ее перевернуть на живот…
– Ты испортила уик-энд, – сообщил он.
– Можно мне кое-какую одежду, Брай? Пожалуйста.
Он покачал головой:
– Я давно понял, что с голыми людьми легче разговаривать. Видно, тут дело в незащищенности.
– Я и чувствую себя незащищенной.
– Что ж, девочка, так и должно быть.
Несколько секунд они глядели друг на друга, потом Брайан вздохнул:
– Любовь – паршивая штука, а?
– Верно сказано, Брай.
– Ты ему рассказала.
– Рассказала ему что?
– Ладно тебе.
– Не понимаю, о чем ты толкуешь, Брай.
– Может быть, я толкую про Бобби?
– А, теперь догадалась.
– Ты мне всегда нравилась, Элизабет, – заметил Брайан. – Я даже тобой восхищался.
– Взаимно, Брайан.
– Я ведь хорошо с тобой обращался? – спросил он.
– Очень хорошо.
– Я ведь предоставил тебе жилье?
Она кивнула.
– И чем ты мне отплатила? – прошептал он. – Предала меня? Подвергла угрозе мой бизнес? А мою жизнь – опасности?
Она попробовала было все отрицать, но поняла, что он не собирается ей верить, так что решила зайти с другой стороны.
– Любовь – паршивая штука, верно, Брай?
– А то я не знаю, девочка, – вздохнул он. – А то я не знаю…
Эти слова будто повисли в воздухе, и он спросил:
