Но Джонсон даже не подозревал, насколько разозлен Рохас.
Он понял это, когда Рохас произнес:
– Я возьму его живым.
– Нет, правда, тебе же не…
Рохас поднял свой большой нож, повертел блеснувшим в свете звезд лезвием и пояснил:
– Я его втыкаю человеку в шею, и человек больше ничего не чувствует.
«Чтоб мне лопнуть», – подивился Джонсон.
– Человек живой, – продолжил Рохас, – но даже если он обделается, то этого не заметит.
– Старый индейский трюк?
– Сдается мне, в таком вот виде мы и доставим Бобби Зета к дону Уэртеро, – сказал Рохас. – Сдается мне, дон Уэртеро обрадуется.
– Думаю, да.
– И я думаю, – откликнулся Рохас.
Джонсон наблюдал, как под сиянием восходящей луны равнина Апаха превращается в серебристую чашу.
– Короче, делай что хочешь, – бросил Джонсон. – Я-то скажу ребятам войти и стрелять. Якобы чтобы ранить, понятное дело. Если ты достанешь Бобби раньше, чем пуля, считай – тебе повезло.
– «Повезло», – презрительно уронил Рохас. – Мне-то ни к чему самолет, чтобы лететь.
Что он, черт побери, имеет в виду? Какую-нибудь мистическую индейскую хренотень, наверное. Они это любят – превращаться в орлов, койотов, барсуков, зайцев и прочую живность.
По крайней мере, когда они под мескалином.
– В общем, если ты его сможешь взять живьем… – Джонсон несколько мгновений помолчал, прежде чем решился перейти к по-настоящему интересующему его вопросу. – А вот мальчишка…
Рохас, паскудный сукин сын, выжидал. Хотел вынудить Джонсона договорить до конца.
Но Джонсон был упорнее, чем индеец. Он просто посасывал косяк и смотрел, как поднимается луна.
Наконец Рохас засмеялся.
– Мальчишка, – повторил он и провел ножом перед горлом. – Хочешь голову мальчишки?
Джонсон чувствовал, что Рохас над ним издевается.
– Вряд ли это нужно, – ответил он.
Взял бинокль ночного видения и посмотрел вниз, на равнину, где его ребята занимали позиции вокруг Расколотого камня.
Погодим еще с полчасика, и пора будет кончать дело.
38
Тим выстрелил в первого парня в ту же секунду, как тот появился – зеленый призрак в ночном прицеле. Он знал, что не промахнулся: парень неуклюже свалился, как падают, когда получают пулю.
Тим целился в грудь: это самая широкая часть мишени. Сегодня ночью не будет никакой этой бредятины насчет «стреляй, чтобы ранить». Сегодня ночью – огонь на поражение.
Снова все как в сражении при Хафджи.
Он слышит, что сзади ворочается мальчишка.
– Оставайся там, внутри норы, – командует Тим сержантским голосом, без шуточек: противники начинают отстреливаться. Пули барабанят по камню, одна или две пролетают у него над головой.
– Оставайся в норе, – повторяет Тим.
Через узкий коридор обзора несется еще один силуэт, и Тим посылает очередной патрон. Слышит, как из легких парня выходит воздух, когда тот шлепается на землю.
Слух его обострен, но мешает стук собственного сердца. Ясное дело, сильный выброс адреналина. Тим боится, как бы эта колотушка в грудной клетке не помешала ему услышать, как люди Брайана будут заходить с другой стороны, через дальний вход в расщелину.
Он видит еще одну фигуру, стреляет, но промахивается.
Однако ему удается услышать движение в том конце. Ребята явно прибежали впопыхах: будь у них хоть немного мозгов, они бы осторожно зашли сбоку и сделали несколько быстрых выстрелов через край расщелины.
Он прислушивается – нет ли шагов.
Их нет ни впереди, ни сзади.
А потом раздается пистолетный выстрел, отдающийся эхом позади Тима в узком каменном коридоре, и вопль человека, которого застали врасплох: «Ах черт!»
То, что надо, думает Тим. Сунуться мордой в огонь – не каждому понравится.
– Оставайся в норе, – опять приказывает он, проползая мимо Кита к заднему входу.
К каменной стенке привалился парень, и Тим вынужден действовать без раздумий. Он тут же делает входное отверстие в груди парня, а вот выходное отверстие ему видеть не хочется, тем более от девятимиллиметровой пули, посланной с такого близкого расстояния. Парень по-прежнему сидит, привалясь к стене, но глаза его стекленеют, и Тим кричит: «Врача!» – по привычке, сам того не осознавая.
Услышав, что кто-то бежит к входу в расщелину, Тим прикасается огоньком зажигалки к полоске пороха, следит за трескучими искрами – и тут ярко, до боли в глазах вспыхивает куча веток.
– Это что?! – кричит Кит.
– Лежать! – командует Тим в ответ.
Он уже не различает шагов, да и не уверен, услышит ли их сквозь рев пламени, потому решается предположить, что эти ребята остановились у огненной преграды.
Из своей «М-16» он выпускает четыре пули, и даже сквозь шум огня до него доносятся чмокающие звуки – это пули входят в тела.
Тим бросается на землю.
Чертовски неплохая мысль, потому что из-за стены огня летят ответные пули.
И пули, и испанская ругань. Тим догадывается, что приказ «взять живым» теперь, видимо, забыт, – теперь, когда пролилась кровь и погибли люди.
Он вспоминает, какое множество приказов забывалось там, в Заливе, если подстреливали одного-двух ребят, и страх, адреналин и ярость просто вопили внутри, как у него сейчас. Но он заставляет себя переждать и ползет в мелкую траншею, которую перед этим вырыл. Застывает в ней, взявшись за рукоять длинного армейского ножа, висящего на поясе.
Парень прыгает через огонь – через огонь, черт дери, так вашу растак, – язычки пламени лижут его рукав и шляпу, и вид у него как у злодея из комиксов: Человек-Факел или кто-нибудь в этом роде, – и тут Тим бросается вперед, сжимая нож обеими руками.
Втыкает лезвие парню в живот, дергает нож вбок и отталкивает тело, высвобождая лезвие.
Отбегает и прислушивается.
Все, убеждает Тим себя, атаки через задний вход закончились. Впрочем, выбора все равно нет: вон кто-то лезет через передний. Видно, они притащили сюда целую армию. И так и так попал, на хрен.
Ничего-то в моей жизни не меняется, думает Тим Кирни: забираться во всякие места мне удается неплохо, но я полный раздолбай, когда речь идет о том, чтобы оттуда выбраться.
Он опускается на землю, принимая позицию «стрельба лежа» и смотрит в ночной прицел: еще один зеленый призрак крадется вдоль края скалы. Видна только часть его фигуры, но, чтобы подстрелить, и этого хватит. Тим уже почти приложил необходимое давление к спусковому крючку, как вдруг слышит над собой шорох и как нельзя более вовремя вскидывает глаза: в расщелину с края скалы летит человек.
