– Как он умер?
По ее интонации он чувствует: она думает, что Бобби шлепнули, и он уже хочет сказать «от естественных причин», но тут вспоминает, что в наркобизнесе это и в самом деле естественная причина смерти – когда тебя шлепают.
Поэтому он говорит:
– Сердечный приступ.
– Ты шутишь.
– Под душем, – уточняет Тим. – Агенты ДЕА его взяли и собирались обменять, а он умер от сердечного приступа под душем.
– Только и всего?
– Только и всего, – повторяет он. И, помолчав, спрашивает: – Как ты, в порядке?
Она отзывается:
– Не тревожься обо мне… Никогда не представляла себе мир без Бобби. Ну да, я его столько лет не видела, но он всегда где-то был, понимаешь?
– Конечно.
И тут ее как прорвало. Тим видел такое в тюрьме: какой-нибудь парень за много месяцев слова не вымолвит, а потом на него находит, и он начинает, не думая, выбалтывать все, что у него в голове.
– Знаешь, когда я попадала во всякие переделки, – начала она, – без денег, или если меня бросал какой-нибудь мужик, или если дорожный патруль находил у меня в машине окурок косяка, – мне нужно было сделать только одно: позвонить Монаху, – и все улаживалось. За меня все улаживали, и это все Бобби, он мне протягивал руку, как бы далеко ни был.
– А.
– И я тоже всегда была готова ему помочь, – продолжила Элизабет. – Я с ним не виделась, но иногда ему нужен был кто-то, кому он мог доверять, и он передавал мне какое-нибудь поручение, и я его выполняла, любое.
– Двустороннее соглашение.
– А теперь он ушел.
– Да.
– Совсем ушел.
– Ага. – Тим вставляет в ее исповедь междометия, позволяя ей выговориться.
– Такое чувство, словно мир больше никогда не будет прежним.
Точно-точно, без балды, думает Тим. И для нее, и для меня.
– Так почему бы тебе им это не объяснить? – спрашивает она.
– Кому? Что?
– Объяснить дону Уэртеро, что ты не Бобби, – растолковывает она. – Что Бобби мертв.
Он качает головой:
– Не пойдет. Слишком много было крови, и потом, у меня на хвосте все равно останется ДЕА.
Не говоря уж об «ангелах ада». О них он даже не упомянул.
– Да нет, я это разрулю, – продолжает Тим. – Улажу дело с Уэртеро и потом унесу ноги из страны.
– И как ты собираешься это сделать?
– Пока не знаю, – признается он. – Но, как бы там ни было, ты лучше отвези ребенка матери.
Она фыркает:
– Оливия и не заметила, что его нет. Ей абсолютно наплевать.
– Ну все-таки…
– Он хочет быть с тобой.
– И что?
– Он думает, ты его папа.
– Он знает? – уточняет Тим. – Про Бобби?
– Он ребенок, – отвечает она. – А не идиот. Конечно, он знает. Бедняжка вырос, зная, что его папа – что-то вроде легенды, и тут вдруг легенда появляется и защищает его, как никто никогда не делал, как это тебе? Подхватывает его и вырывает из этого сумасшедшего дома как герой какого-нибудь мультфильма, который он видел по телевизору. И с кем после этого, по-твоему, он захочет быть?!
– Господи, что это на тебя нашло?
– В общем, нельзя так играть с ребенком, – заявляет она. – То отдавать его, то забирать.
– Как ты?
– Именно… – соглашается Элизабет и, помолчав немного, спрашивает: – Так что ты собираешься делать?
– Собираюсь повидаться с Монахом, – говорит он. – Если я хочу уехать из страны, содержать ребенка и обеспечивать его безопасность, мне понадобятся деньги. Куча денег. Деньги, чтобы расплатиться с Уэртеро, деньги, чтобы убежать, чтобы прятаться, чтобы на что-то жить. А у Монаха есть деньги, верно?
– Это деньги Бобби.
– Ни хрена! – возражает Тим. – Это мои деньги. Мне достались враги Бобби, его проблемы, его тоска, его ребенок, а стало быть, и его деньги.
– А как насчет его женщины? – осведомляется она.
Он пристально вглядывается в ее зеленые глаза.
– Зависит от его женщины, – отвечает он и с этими словами, гордо выпрямившись, выходит из ванной, уверенный, что это самый лучший уход со сцены, какой ему в жизни удавался.
Элизабет подносит махровую ткань к лицу. Чувствует успокаивающую влагу и смотрит в зеркало. Проводит длинным ногтем по лицу, ото лба до подбородка, и глядит на едва заметный красноватый след.
«Ты совершила несколько идиотских поступков в своей так называемой жизни, – думает она, – но когда ты позволила этому милому мальчику удрать от Брайана, это был самый тупой поступок. А если ты опять позволишь ему удрать, это будет…»
– Тупость, тупость, тупость, Элизабет, – говорит она в зеркало. Да что это с тобой нынче, неужели ты не можешь переспать с парнем, не поглупев и немножечко не влюбившись? – Черт! – произносит она. – Любовь? – И отвечает себе словами из знаменитого хита Тины Тернер: – «При чем тут любовь?»
Из спальни слышится ровное дыхание спящего ребенка.
57
Монах вздрагивает, когда звонит телефон срочной связи. Это, в общем-то, не звонок, а мурлыкающая вибрация, но ему все равно мерзко. Он ставит латте на столик и слышит в трубке:
– Ты мертвец.
– Бобби? – спрашивает Монах. – Слава богу! У тебя все в порядке?
Надо же, до чего непринужденно беседует с ним этот тип! Тим стоит в телефонной кабинке на общественном пляже в Лагуне, слушает это вранье и не верит своим ушам.
Все-таки он говорит:
– Монах, один из твоих ребят пытался воткнуть мне нож в спину, а ты спрашиваешь, как мое здоровье?
Монах игнорирует это обвинение:
– Бобби, кто были эти парни? Люди Уэртеро?
– По-моему, ты не остался там, чтобы это выяснить.
– Я надеялся отвлечь на себя одного-двух, – объясняет Монах. – Чтобы раздробить их силы.
– Ну и как, много побежало за тобой?
– Надо нам быть осторожнее, – призывает его Монах. – Один из них утащил деньги Бобби и паспорт. Извини, но я ничего не мог сделать, у него была пушка. Это же всего лишь деньги, верно? Где ты, Бобби?
– Скажу где, и ты кого-нибудь ко мне подошлешь?
– А то как же, – соглашается Монах. – Отвезем тебя в безопасное место, пока не сумеем во всем этом разобраться.
– Я уже во всем разобрался, – отвечает Тим. – Ты ободрал Уэртеро и оставил товар себе. Деньги тоже.
