– Не-а, – произносит он, качая головой.
– О Бобби, – говорит Монах обиженно, с разочарованием. – Ты просто параноик, старина.
– Что за неувязка с доном Уэртеро? – спрашивает Тим.
– Я ничего про это не знаю, – отвечает Монах. – Я спрашивал, говорил со всеми нашими распространителями. Nada.
– Тогда скажи «спокойной ночи», Монах, – произносит Тим. Он направляет ствол Монаху между глаз.
Колени у парня начинают стучать. Реально стучать друг об друга, черт дери, и Тим думает: хорошо, что Монаху не пришлось сидеть в тюрьме, потому что иначе из него получилась бы универсальная подстилка. Всеобщая подружка. Тим понимает, что, если Монах знает правду, сейчас он ее из себя извергнет.
– Ты меня подставил, Монах, – говорит он. – Ты меня подставил с Уэртеро.
– Это не так, Бобби. – Но голос у Монаха становится тонким и визгливым.
– А с тайцами ты тоже меня надул? – интересуется Тим. – Облапошил меня в Бангкоке?
– Бобби…
– Ты когда-нибудь видел тайскую тюрьму изнутри, приятель? – дожимает его Тим. – Это тебе не у нас на пляже.
– Бобби, я…
– Давай-ка уладь свои дела с Богом, – советует Тим, начиная нажимать на спуск, – потому что ты уходишь, Монах.
Монах явно психует. Он падает на колени и начинает молиться:
– О Господи, я всем сердцем сожалею, что оскорблял Тебя. И я раскаиваюсь во всех грехах своих, не из страха геенны огненной, но потому…
Это не совсем та исповедь, которую имел в виду Тим, поэтому он прижимает пистолет Монаху ко лбу и произносит:
– Поговори со мной, Монах.
Монах поднимает на него свои большие глаза:
– Я взял деньги, Бобби. Я взял деньги Уэртеро и договорился с тайской полицией, чтобы они арестовали людей Уэртеро после того, как те заберут траву. Я поделил прибыль с тайцами, но тебя я не выдал, Бобби, клянусь!
– Почему, приятель? Почему? – спрашивает Тим. Так, словно он вдруг почувствовал, что он и есть Бобби и он действительно обижен. Типа – почему Монаху понадобилось влезать и рушить хорошее дело. – Разве тебе не хватало, дружище?
– Алчность, Бобби, – печально отвечает Монах. – Худший из семи смертных грехов.
– По крайней мере ты мог бы поделиться со мной, – бормочет Тим.
– Я хотел, чтобы у тебя была возможность отрицать свою причастность.
«Ничего себе загнул!» – думает Тим. Ну что ж, теперь он хотя бы знает, из-за чего вышла разборка, и, возможно, сумеет это уладить.
– Сколько мы должны Уэртеро? – спрашивает он.
– Три миллиона.
– У нас они есть?
Монах продолжает всхлипывать, но тем не менее беспечно пожимает плечами и говорит:
– Разумеется.
– Мы можем получить на руки три лимона налом? – уточняет Тим. Голос у него дрожит: все-таки это немножко другое дело, чем таскать из чужих домов телевизоры и выпивку.
– Да, – отвечает Монах.
– Где?
– На яхте.
– На яхте? – переспрашивает Тим. Он не хочет пускаться в расспросы «на какой яхте?» и прочее в том же роде, поскольку, судя по всему, сам должен это знать. Поэтому он интересуется:
– А где сейчас яхта?
– В гавани Дана-Пойнт, – отвечает Монах и опять принимается молиться, но Тим не обращает на это внимания. Его волнует, сможет ли он заполучить эти деньги, сообщить Уэртеро, что может вернуть ему миллионы, а потом сказать «прости-прощай». И останется ведь еще, на хрен, достаточно денег, чтобы где-нибудь спокойно пожить.
Может, ему удастся не провалить это дело.
И вот он пытается сообразить, как это сделать, а тут Монах заканчивает молиться и спрашивает:
– Что ты собираешься делать, Бобби?
– А ты что думаешь, на хрен? – обижается Тим. – Собираюсь уладить эту историю с доном Уэртеро.
– Я имею в виду – насчет меня.
Хороший вопрос, думает Тим. Он понимает, что ему надо бы разузнать название яхты и тогда уж Монаха порешить. В тюрьме, к примеру, его бы раз и навсегда перестали уважать, если б он не пришил Монаха после всего, что тот сделал.
– Монах, скажи мне правду. – Тим делает попытку достучаться до Монаховой совести. – Это ты меня подставил в зоопарке?
Монах дрожащим голосом отвечает:
– Да.
– Для себя или для кого-то еще? – продолжает Тим. – Правду.
– Для себя, – тихо отвечает Монах. Тим чувствует: все тело парня напрягается в ожидании.
– Гребаный ты ублюдок! – вырывается у Тима.
– Я знаю, – шепчет Монах. – У меня душа Иуды. Ведь Бог есть, да, Бобби?
– Похоже на то.
– Я готов, Бобби, – говорит Монах. – Спасибо, что дал мне время подумать о душе.
– Всегда пожалуйста.
Тим опускает пистолет.
– Бери сумку – и на выход, – командует он Монаху. – Вставай, живо. Отведешь меня к яхте. Давай, Монах, шевелись.
– Хочешь, чтобы я пошел первым? – спрашивает Монах.
– Без обид, парень, но я не очень уютно себя чувствую, когда ты у меня за спиной, – замечает Тим.
Высокий костлявый человек поднимает спортивную сумку и идет к выходу. Смешно: коленки у него опять стучат друг об друга.
Тим успел подивиться этой странности, но тут грянул выстрел, и Монах рухнул на песок.
Тим упал на землю и как последний сукин сын пополз обратно в пещеру.
Теперь понятно, почему у Монаха стучали коленки. Монах его опять подставил: Тим должен был выйти из пещеры первым. Неся спортивную сумку.
Душа Иуды.
Тим теряет несколько секунд, раздумывая, кто из его врагов сюда явился, потом решает, что это неважно, потому что скоро они подойдут забрать свой приз, поймут, что шлепнули не того, и полезут в пещеру.
Встречаться в пещере – это была дерьмовая идея, снова думает Тим.
И как теперь отсюда выбираться, на хрен? Вечный вопрос. Его подмывает без раздумий кинуться вперед, паля во все стороны. Он злится, с него, черт дери, хватит, и если уж он уходит насовсем, то хочет уйти, как Буч и Санденс.
[47]
Поднявшись во весь рост и паля, в сверкании выстрелов.
Но он обещал Киту вернуться, поэтому смиряет свой гнев и начинает ощупью пробираться к другому концу пещеры. А вдруг там есть выход?
