И, стало быть, любой зэк, на чьих плечах голова, а не кочан капусты, не захочет с ними связываться и предпочтет держаться в стороне, сохраняя нейтралитет.
Таким образом, Дэзик получает возможность дышать.
Отвоевывает себе маленькое жизненное пространство.
И право жить, по русским тюремным меркам, на широкую ногу.
Получать побольше баланды, иметь второе одеяло, дополнительные сигареты и пить самогон. Ему предлагают в полное и безраздельное пользование одного из местных «петухов» — слегка подмазанный и при неярком свете он даже немного похож на женщину.
Дэзик благодарит, но отказывается.
Решает, что полтора года он как-нибудь перетопчется, но сохранит свое достоинство. Он бережет себя для девушек своей мечты, которые все сплошь видятся ему калифорнийскими красотками. Он отклоняет предложение, не соглашаясь на суррогат, а досаду свою заглушает сигаретами, водкой и прочими маленькими радостями, которые доставляет ему членство в организации и звание вора в законе.
Дэзик видит, как падают в изнеможении зэки, падают и уже не встают. Их оставляют в покое — пусть лежат, пока не околеют. Видит он и как падают люди, а надзиратели бьют их до полусмерти и оставляют подыхать от холода.
Он видит все это и дает себе клятву, что с ним подобное никогда не случится. Ни с ним, ни с Даней или Львом. Потому что они самые что ни на есть братья, и, если один споткнется, другие его подхватят. А если охранникам это не по вкусу — к черту охранников: ведь захотят связаться с одним из них — придется иметь дело со всей троицей.
Он думает о жизни и хочет, чтоб Даня со Львом тоже думали о жизни. Дэзик знает, что сохранить живым надо не только тело, живыми надо сохранить также голову и душу. И по ночам он рассказывает Дане и Льву истории; истории из журналов и фильмов, которые он видел, истории о немеркнущем солнце и спортивных автомобилях, о красивых домах и еще более красивых женщинах.
Обещаю вам, братва.
Мы будем вместе в Раю.
54
Объяснение с матерью выливается в чистый кошмар.
По окончании срока Дэзик обращается за разрешением на выезд из страны, которое Карпотцев устраивает ему мгновенно. На этот раз дело обходится без прогулок в парке — они даже не встречаются. Это в прошлом — теперь Дэзику западло находиться в компании полковника КГБ — вдруг увидят. И свернут, как цыплятам, шеи всем членам Двух Крестов. Поэтому инструкции теперь Дэз получает через оставленные в тайниках послания, и инструкции весьма четкие: отправляйся и богатей, отправляйся и кради. Деньги будешь пересылать таким-то и таким-то образом.
За дело.
Мать глядит, как Дэзик пакует нехитрые свои пожитки.
Она плачет, она криком кричит, воет, стонет и скулит, прижимаясь к нему.
— Ты же говорил, что возьмешь меня с собой!
— Сейчас не могу. Потом.
— Почему не сейчас?
Он не может ей сказать, что он, дав клятву, вступил в Два Креста. Что его убьют, если он преступит закон. Или если раскроется его обман. Что он, так или иначе, погибнет и с ним погибнет его американская мечта.
И он только твердит:
— Не сейчас.
— Просто ты не любишь меня!
— Я тебя люблю.
Она приникает к нему, прижимается всем телом.
— Как ты можешь меня бросить!
— Я пришлю тебе вызов.
— Врешь!
— Пришлю обязательно.
— Врешь! Тварь неблагодарная!
Она кидается на диван и рыдает. Не хочет взглянуть на него даже на прощание. Последнее воспоминание о ней — белая шея на маленькой черной подушечке.
А потом — сразу же — пальмы.
Дэзик видит их еще из самолета, идущего на снижение в международном аэропорту Лос-Анджелеса, и думает: «Вот и все!»
Калифорния.
Выйдя из терминала, он ступает на раскаленный бетон тротуара и спешит к телефонной будке. У него номер телефона Тива Лернера, их американского бригадира Западного побережья — вот она, выгода членства в Двух Крестах. Имеются и рекомендательные письма, так что уже через двадцать пять минут он вылезает из такси возле дома Лернера в Ферфаксе, Лос-Анджелес.
Лернер усаживает Дэзика в дешевой безвкусной гостиной своего дешевого безвкусного дома и за стопкой водки объясняет, что организация здесь строится так же, как и на родине: пахану подчиняются четыре бригады, руководимые бригадирами. Бригады делятся на звенья, специализирующиеся на разного рода мошенничестве — махинациях с кредитами, вымогательстве, подлогах, аферах и простом воровстве. Кроме бригад в подчинении у пахана находятся воры в законе, помогающие ему править, и особое ударное подразделение самых крепких парней — бойцов.
— Ты начнешь с самого низа, — объявляет Лернер, — и пробьешься наверх. Как это делают в Америке.
— Разумеется, — говорит Дэзик.
— Я твой бригадир, — говорит Лернер. — И посылаю тебя в звено Трачева.
— А чем там занимаются?
— Воровством, — говорит Лернер. — Ты будешь воровать. Половину вырученных денег станешь отдавать Трачеву. Десять процентов идет в общак.
Русские в этом смысле похожи на мормонов: как и они, взимают десятину. Десять процентов от всех барышей идет в общак, из которого пахан черпает на разного рода взятки и платежи. Строго говоря, общак — не собственность пахана, он принадлежит банде и служит ее безопасности и благополучию. Общак существует для того, чтобы подкупать полицейских, адвокатов, судей и политиков — всех, кого бывает необходимо умасливать. Общак — это неприкосновенный запас, святая святых, потому что без него невозможны ни безопасность, ни материальное благополучие банды. Без него банду можно уподобить утлому суденышку без спасательных плотов, брошенному в штормовое море.
Поэтому отстегивать положенное в общак Дэзик не против, но вот что касается пятидесяти процентов Трачеву — это мы еще посмотрим. Дэзик знает, что порядочный кусок пирога идет Лернеру, а через него — пахану и что там-то и крутятся настоящие деньги. Вопреки Рональду Рейгану,
[22]
деньги текут не вниз, а вверх, куда Дэзик всей душой и стремится.
— Кто же наш пахан? — спрашивает он. Лернер улыбается.
— Тебе этого знать не надо.
Дэзик кивает, а сам при этом думает: Я и без тебя это знаю, надутый обсос. Полковник Карпотцев — другой надутый обсос — провел соответствующие розыски: здешний пахан — Натан Шакалин, эмигрант первой волны.
Дэзик знакомился с его уголовным делом, где были и фото Шакалина, и полный его послужной список — перечень всех его преступлений.
