— Стало быть, в результате несчастного случая?
— Так точно.
— А расследовал-то кто?
— М-м-м… должно быть, помощник шерифа Бентли.
Правильно. Все сходится.
И едва он нажимает отбой, как телефон опять верещит.
— Да? — откликается Джек.
Это Мать-Твою Билли.
— Джек…
— Да, я знаю. Я уволен.
— Я не потому звоню, — говорит Билли. — Я по поводу Летти дель Рио. Там стреляли.
103
Она сидит на смотровом столе.
Выглядит изможденной, слабой, но она жива, и Джек так чертовски благодарен за это Господу, что готов расцеловать его.
— Что случилось? — спрашивает он Летти.
— Я сглупила, — говорит она. — Пошла на свидание с осведомителем одна, была рассеянна, вот и попала в ловушку.
— Летти…
— Да нет, все в порядке, — говорит она.
— А твое плечо?
— Плечо ни к черту, но они его подправили, — говорит она. — Сегодня днем меня выпишут.
— Не спеши, — говорит Джек. — И не волнуйся.
Она глядит на него полными слез глазами.
— Один из них погиб, — говорит она.
— Тебе это как, ничего?
— Большого удовольствия не испытывала, — говорит Летти. — Но и угрызаться особо, наверно, не стоит.
— Они опознаны?
— Нет.
Но Джек замечает странное выражение ее лица.
— Что? — спрашивает он.
Она рассказывает ему то, что узнала от паренька-вьетнамца: о Тране и До и о доме Вэйлов.
— Они погибли, — говорит Джек.
— Откуда ты можешь знать?
— Я не знаю, но я так думаю, — говорит Джек. — Ники вывез подлинный антиквариат. Заменил вещи дешевыми подделками. Парень, который изготовил их, мертв. Парни, которые закинули в дом подделки, а подлинную мебель вывезли, тоже мертвы.
— И Пам.
— И Пам.
— Джек, я могу теперь возобновить…
Ее голос стал тусклым, казалось, еще немного — и она уплывет в какую-то неведомую даль.
— Ладно, — говорит Джек.
— Тебе лучше в это не встревать.
— Ладно.
— Обещаешь? — спрашивает она. — Ведь это очень опасные люди.
— Обещаю.
— Это хорошо. — Она закрывает глаза. Бормочет: — Знаешь, смешная вещь, Джек, я вот-вот сознание потеряю, а мне слышится тот, другой, парень. Водитель, что ли? В «кадиллаке»? Он назвал меня «сука». Ну не смешно ли? А ведь я и верно — сука. Самая распоследняя.
И она теряет сознание.
Джек жмет ей руку и исчезает.
Он так зол, что, кажется, каждый дюйм его тела пылает.
Пышет гневом.
104
Джек останавливается напротив обветшалой хижины в тупичке Моджеска-Каньона. Дом некогда был белым, сейчас же он цвета грязновато-серого с бурыми вкраплениями там, где краска облупилась.
Покрасить бы его, думает Джек. Но он понимает, что хозяевам, видно, не до этого: шаткое крыльцо замусорено, а среди мусора восседают еще и четыре парня мусорного вида, похожие на байкеров. Задрав ноги на перила, они пьют пиво.
Изнутри дома рвутся мерзкие звуки — стереопроигрыватель изрыгает из себя хеви-метал, или рок-н-ролл в представлении некоторых кретинов.
Джо поднимается по ступенькам и спрашивает:
— Тедди Кул здесь?
— Это его дом, — отвечает один из байкеров.
— Это я знаю, — говорит Джек. — Я спросил, здесь он или нет?
— Он дома.
— Скажи ему, что к нему пришли.
— Нет.
— Почему это?
— Он занят.
Слова эти вызывают взрыв веселья у трех других.
Джек не прочь разыграть простачка.
— Чем? Что он делает?
— Трахается.
Компания гогочет. Чистые жеребцы.
— Скажите ему, чтоб сделал перерыв. Скажите, что к нему пришли для разговора.
— Мать твою так.
— Понятно. Мать мою так.
Джек сходит с крыльца. На подъездной дорожке он замечает стоящий там черный «харлей». Выглянув опять на улицу, он видит там еще три «харлея». Значит, этот «харлей» принадлежит Тедди.
Злобный конь злобного Тедди.
Джек пинает его, и тот падает.
Он пинает ногой фару мотоцикла, бьет по ручному тормозу, пока тот не отваливается.
Что вызывает у парней на крыльце своего рода смятение. И не проходит и пяти секунд, как из двери выскакивает Тедди.
Двенадцать прошедших лет его не пощадили. Линия волос отступила от лба, подобно французской армии, отступающей от неприятеля; он лишился пары-другой зубов, зато приобрел брюшко, подпрыгивающее от усилий Тедди застегнуть ширинку и одновременно надеть башмаки.
Еще стоя в одном башмаке, он орет:
— Чего ты, сволочь полоумная, с байком моим делаешь, а?
— Так это ж я, — с улыбкой говорит Джек.
— А-а, ищейка шерифская! — скалится Тедди.
— Бывшая ищейка, — поправляет его Джек.
— Стало быть, ты в полном дерьме, бывшая ищейка, — говорит Тедди. Он надевает башмак, делает знак товарищам оставаться на месте и вразвалку спускается на подъездную дорожку. — За мной должок, ты, сволочь поганая.
Джек трясется всем телом наподобие отряхивающейся собаки.
— О-ох, напугал, напугал! Уж не тот ли это Тедди Кул, которого я валял однажды по полу, как последнюю девку, а он только корчился подо мной и постанывал?
От таких слов Тедди, конечно, теряет голову.
Одно из любимых изречений Джека — это что кретин, он и есть кретин и всегда им останется. И в данном случае Тедди его не разочаровывает, подтверждая правильность этого изречения; потому что самое глупое, что мог он сделать в данный момент, — это потянуться в задний карман джинсов за стволом.
В то время как левой рукой Тедди все еще шарит у себя за спиной, Джек левой же рукой берет его в кольцо, придавливая его руку и одновременно сильно смазывая его по крылу носа. Слышно, как хрустит хрящ. Звук этот заглушает даже рок-н-ролл.
Рука Тедди, извернувшись, все же поднимает ствол, но глаза его слезятся, и Джек, рванув его руку, сильно бьет его в нос рукояткой пистолета.
Отчего Тедди летит, как бильярдный шар от удара кием.
