— А как же гедонизм? — поддержал разговор Бен. Уж Чона-то гедонистом назвать никак нельзя. Он, конечно, знает толк в радостях жизни, но все равно остается дисциплинированным мазохистом. Каждый день он пробегает километры по пляжу, проплывает те же километры в океане, отжимается, подтягивается и приседает по тысяче раз и колотит голым кулаком по деревянному столбу, пока из него не начинает идти кровь (из кулака, не из столба).
— He-а, гедонизма нам не надо, — ответил Чон. — В моем понимании в этом мире есть только два изма — поступизм и непоступизм. Потому что все всегда сводится к одному — решишься ты на какой-нибудь поступок или нет.
О с ним согласилась.
Как хорошо, что оба ее мужчины не страдают непоступизмом.
— A-а, я тебя понял, — закивал Бен. — Ты у нас нигилист.
— Нигилизм? — протянул Чон. — Возможно, ты не так уж и не прав.
А вот это уже довольно забавно, подумала О.
88
У Бена возникла идея.
— Надо нам немножко попутешествовать, — заявил он.
Вид у него с Чоном при этом был заговорщицкий. Наркодилеры из них еще те, подумала О, у них все мысли на лицах написаны. Надо было научить их в покер играть, обобрала бы до нитки.
— Нам? — спросила О. Какой состав-то у этих «мы»? Ты да я, или он да я, или ты да он? Или все втроем (прямо как волхвы с Востока)?
— Все втроем, — уточнил Бен. — Начнем все сначала, с чистого листа.
— Что, в Боливию нас потащишь? — поинтересовалась О.
— Я подумывал об Индонезии, — ответил Бен.
Там, на берегу океана, есть одна чудная крошечная деревенька. Люди там добрые, красивые и дружелюбные. Бен построил им больницу, школу и водоочистную станцию. Привез пару хирургов, чтобы помочь больным детям. Мужское население деревни — невысокие и стройные, они носили юбки вместо штанов, на поясе которых брякали длинные ножи с изогнутыми лезвиями, — обожали Бена.
— Индонезия? — переспросила О.
— Индонезия, — повторил Бен.
— Придется еще раз пройтись по магазинам.
— Ага. Ты только полегче, — попросил Бен.
— Ты что, хочешь сказать, что я слишком много тряпок покупаю?
— Да нет, я имею в виду одежду полегче. Солнце там припекает, — объяснил Бен. — У тебя паспорт не просрочен?
— Вроде нет.
Паку давно спрятала паспорт дочери в тумбочку, чтобы О его не потеряла.
И чтобы она им не воспользовалась и не укатила куда-нибудь.
— Отлично, езжай за паспортом, купи шмотья и возвращайся сюда к пяти часам. Будем тебя ждать.
— Отличненько! — отозвалась О.
89
Когда О поинтересовалась у матери, как продвигаются ее занятия с Элеанор, Паку наградила ее ничего не понимающим взглядом.
— Ну, с Элеанор, твоей наставницей, — напомнила О.
— Мой единственный наставник — Иисус, — провозгласила Паку.
Опаньки.
Оказывается, намедни Паку стала прихожанкой огроменной церкви в Лейк-Форест. Разумеется, она выбрала самую большую церковь в стране. Это же Паку.
— Э-э-э, мам, а ты вообще про Иисуса-то хоть что-нибудь знаешь? — осторожно спросила О. — Ну там, биографию его читала или типа того?
— Да, дорогая. Библию.
— А ты до конца дочитала? Там ведь…
— Я провозгласила Иисуса Христа своим персональным спасителем, — прервала ее мать.
— …для него все не очень хорошо кончилось. Распятие там и все такое.
Три Поступка, Которые Я Сегодня Совершу, Чтобы Оказаться Прибитым к Кресту:
1. Разозлю менял.
2. Разозлю римлян.
3. Заявлю папаше, что не собираюсь действовать по его указке.
(Юный Иисус свисает с креста, на собственной шкуре познавая важный урок насчет доверия. «Да ты только подойди, я тебя сразу отделаю!»)
— Помолись со мной, Офелия, — попросила Паку.
— Э-э-э, нет. Но спасибо за предложение.
— Тогда я помолюсь за тебя.
— А где мой паспорт лежит?
— А что? — мгновенно насторожившись, осведомилась Паку.
— Мне он нужен.
— Ты куда-то собралась?
— Ага. Подумываю смотаться во Францию.
— И что там у тебя во Франции?
— Ну, не знаю. Всякие французские штуки. Французы.
— У тебя что, появился французский любовник, Офелия? — грозно спросила Паку. Кожа ее при этом натянулась как барабан.
О так и подмывало сказать, что вчерашней ночью ее пялили в обе дырки два стопроцентных американца — просто чтобы посмотреть, какую рожу скорчит мамаша. Но она сдержалась. Еще ей хотелось сказать, что она со своими мужчинами уезжает в Индонезию, где, может быть, ей удастся начать хоть какую-то жизнь, хотелось попрощаться. Она промолчала.
— Это же мой паспорт, — заныла она.
— В верхнем левом ящике моего стола, — ответила Паку. — Но нам надо серьезно все обсудить.
О, да. Нам о многом надо с тобой поговорить, мама, подумала О. Но не судьба. Добравшись до кабинета Паку, она нашла в ящике паспорт и вышла через заднюю дверь.
Пока-пока.
90
У Бена с Чоном тоже забот хватало.
Для начала они засели за телефон и компьютер — сообщить розничным дилерам, что их сотрудничеству пришел конец. Бен всем им посоветовал уехать на какое-то время отдохнуть, залечь на дно. Возмущениям, вопросам и истерикам не было конца, но Бен стойко держал оборону.
Торговли больше не будет.
А мы так, решили предупредить вас заранее.
Ха.
Затем они с Чоном поехали в кафе «Гейдельберг» на пересечении Тихоокеанского шоссе и Брукс-стрит. Попивая кофе с булочками, они дожидались бухгалтера, который работал на Бена. По пути им попалось штуки три «Старбаксов», но Бен категорически отказался туда идти. Я, сказал он, покупаю кофе только у добросовестных производителей. Чону, правда, добросовестная торговля виделась немного в другом свете: ты даешь деньги, получаешь кофе. Вполне честно и справедливо. Впрочем, по большому счету ему было наплевать: «Гейдельберг» так «Гейдельберг».
Он даже позволил Бену сесть за руль, хотя водил тот просто ужасно. Но Чон не хотел выпускать из рук «глок». На полу под своим сиденьем он припрятал дробовик, а на пояс на всякий случай повесил нож модели «Ка-бар» — вдруг им на пути встретится особо агрессивный олень или просто какой-нибудь псих?
Бену арсенал своего друга показался, мягко говоря, избыточным.
— Мы же на переговоры едем. Деловые переговоры, — сказал он Чону.
