— А может, она настоящему Бенедикту сгодится?
— Может быть, — согласился я. — Правда, как подумаю о
том, чтобы предложить ему эту штуку... просто не знаю... Хотя, наверное, ты
прав.
— А твоя-то рана как?
Я осторожно прикоснулся ко шву.
— Да не так уж паршиво. Могло быть и хуже. После
завтрака смогу ехать верхом, но не очень быстро.
— Ладно. Слушай, Корвин, пока Рэндом там с едой
возится, мне бы хотелось тебя спросить кое о чем. Может, и не стоит спрашивать,
да только мне это покоя не дает.
— Спрашивай.
— Ага. Я тебе, Корвин, вот что скажу: я душой и телом
за тебя, иначе бы только меня здесь и видели. Я буду биться за тебя, чтобы ты
получил свой трон и все такое прочее. Только... всякий раз, как заходит
разговор о наследовании, все злятся и начинают говорить о другом. Вот ты сейчас
там был, наверху, а я с Рэндомом попробовал на эту тему потолковать — дохлый
номер. Не могу сказать, что мне до смерти необходимо узнать, чего это ты так
стремишься сесть на трон и какие у тебя для этого основания, просто любопытно,
почему вы всю дорогу грызетесь из-за этого.
Я тяжело вздохнул и некоторое время сидел молча.
— Ладно, — проговорил я. — Ладно. Коли уж мы сами в
этом разобраться не можем, чужому, пожалуй, и вовсе тяжко придется. Значит, так:
Бенедикт — старший. Его матерью была Кимнея. Она родила отцу еще двоих сыновей
— Озрика и Финндо. Потом... как бы так выразиться... в общем, Файелла родила
Эрика. После этого отец усмотрел в своем супружестве с Кимнеей какие-то
недостатки и развелся с ней — ab initio
[5]
, как сказали бы
древние в той Тени, где я жил так долго. То бишь объявил брак недействительным.
Ловко сработано. Но он как-никак был королем.
— Выходит, все дети от этого брака считаются незаконнорожденными?
— Ну, скажем так: их положение стало менее
определенным. Озрик и Финндо, как я понял, не на шутку рассердились, но они
вскоре погибли. А Бенедикт не то меньше сердился, не то повел себя более
дипломатично. Шума, во всяком случае, не поднял. А потом отец женился на
Файелле.
— И Эрик стал законнорожденным?
— Стал бы, если бы отец признал его своим сыном.
Относился-то он к нему, словно так оно и было, но никаких формальных шагов по
этому поводу не предпринимал. Тут еще требовалось улаживать отношения с
семейством Кимнеи, а они как раз тогда были достаточно сильны...
— И все-таки, если он относился к Эрику как к своему...
— Угу. Но он потом взял да и признал Ллевеллу. Родилась
она вне брака, но он все равно признал бедняжку. Как же ее за это ненавидели
все дружки Эрика, ведь его статус стал еще менее ясен! Как бы там ни было,
Файелла вскоре снова должна была родить, и родился я. Меня отец признал, так
что я стал первым законным престолонаследником. Поговори об этом с кем угодно
из остальных и услышишь самые разные мнения. Но факт есть факт. Сейчас, правда,
это не так уж важно, поскольку Эрик мертв, а Бенедикт, похоже, не слишком
интересуется... Ну, словом, таково мое положение.
— Ясно, — кивнул Ганелон. — Более или менее. Но тогда
еще одно...
— Что?
— Кто следующий? Ну, если с тобой что-то случится?..
— Вот тут все намного сложнее. Следующим должен быть
Каин, но он мертв, и следующие на очереди дети Клариссы, рыжие: Блейз, потом
Бранд.
— Что еще за Кларисса? А с твоей матерью что стало?
— Умерла родами. Дейдра. Отец после смерти матери долго
не женился. Но в конце концов вступил в брак с рыжеволосой красоткой из
какой-то далекой южной Тени. Мне она никогда не нравилась. Отцу она скоро тоже
разонравилась, и он начал погуливать. Правда, они как-то сошлись вскоре после
того, как в Ребме родилась Ллевелла, и в итоге на свет появился Бранд. Когда же
отец наконец развелся с Клариссой, то признал Ллевеллу — наверное, для того,
чтобы Клариссу уязвить. По крайней мере, я так думаю.
— А женщины, значит, в наследовании не учитываются?
— Нет. Они этим не интересуются, да и не подходят. Но
если их учитывать, то перед Блейзом должна идти Фиона, а за ним — Ллевелла. А
после Клариссиных отпрысков наследование переходит к Джулиану, потом — к
Джерарду, а потом — к Рэндому. Вот так. О, прости, перед Джулианом надо
поставить Флору. Тут, конечно, еще надо бы учесть даты женитьбы отца, но
очередность никто не оспаривает. Так что вот так все обстоит. Доволен?
— Вполне, — кивнул Ганелон. — Значит, теперь, если ты
умрешь, трон достанется Бранду?
— Ну... Бранд — предатель и сам в этом сознался. К тому
же он ни с кем не умеет ладить. Я не верю, что остальные захотят видеть его
королем — таким, каков он сейчас. Но я точно так же не верю, что он отказался
от мысли о престоле.
— Тогда, значит, Джулиан?
Я пожал плечами:
— Мне лично он не по сердцу, однако это вовсе не
означает, что он никуда не годится. На самом деле из него мог бы выйти весьма
деятельный монарх.
— Вот он-то тебя кинжальчиком и пырнул, чтобы доказать,
какой он деятельный, — встрял в нашу беседу Рэндом. — Идите-ка есть.
— Нет, вряд ли, — сказал я, поднимаясь с камня и
ковыляя к тому месту, где Рэндом разложил на земле еду. — Во-первых, непонятно,
как он мог попасть ко мне в комнату. Во-вторых, это уж как-то больно очевидно. В-третьих,
если мне суждено отправиться на тот свет в ближайшем будущем, наследника
выберет Бенедикт. И это всем известно. Он самый старший, умен, и сил у него
предостаточно. Венедикт может запросто заявить: «Пошли вы все к чертям собачьим
со своими интригами, я за Джерарда». И все. И будет так.
— А что, если он решит пересмотреть свою позицию и сам
заявит права на престол? — спросил Ганелон.
Мы уселись на землю и разобрали оловянные тарелки, которые
Рэндом наполнил едой.
— Он бы давно уже это сделал, если бы хотел, — сказал
я. — Положение сына от расторгнутого и признанного недействительным брака можно
рассматривать по-разному, но чаще всего оно однозначно. Озрик и Финндо
потребовали справедливости и поплатились за это. Бенедикт лучше знал, как себя
вести, он просто ждал. Так что... Не исключено. Но — маловероятно.
— Значит, при условии, что с тобой что-то случится,
вопрос снова повиснет в воздухе?
— Еще как повиснет.
