Павел понимал, что должен стать другим человеком. Но каким? Таким, как мать? Нет, не сможет. Таким, как отец? Избави Бог. Когда отец уходил от них, мать по-мужски разделила с ним нажитое имущество. Поровну. А он, уходя, выпил все компоты и прихватил не принадлежавший ему стул. Павлу на всю жизнь врезалось, как папочка вытянул из-под него стул, когда он сидел за уроками.
Отец был образованный, интеллигентный человек, но его подводили мелкость и большие запросы. Он хотел иметь больше, чем мог заработать. Его, Павла, тоже подвели запросы. Короче, пользу из неволи он начал извлекать с того, что сказал себе: хватит мечтать о больших деньгах и красивой жизни. Он как бы отрезал у себя это желание. Отрезал и выбросил.
Нуркенов знал, какие надежды возлагаются на Радаева и чем он рискует. Если работать на результат, то на этом можно голову сложить.
Спросил на прощанье, когда проводил до вахты:
– У тебя есть какие-нибудь соображения?
Павел покачал головой. В том-то и дело, что никакого плана действий у него не было. А если бы даже был, он бы не стал ничего говорить. Лучше делать, чем говорить, – это правило он усвоил давно.
13 июня 2006 год, вторник, полдень
Он гулял по областному центру, теряясь в избытке пространства. Удивлялся переменам: сколько новых иномарок, раньше ездили больше на подержанных. Сколько рекламных щитов, красивых фасадов домов! А какой воздух! Он устал от запахов неволи: пота, кислой капусты, нечистого дыхания окружающих.
Купил себе джинсы, рубашку, туфли. Волосы ему на всякий случай Нуркенов разрешил отрастить. (Сказал, совсем как парикмахерша Таня: «Обрастай».) Теперь он ничем не отличался от вольняшек. В салоне сотовой связи выбрал крутой мобильник. Только с этого момента почувствовал, что включается в жизнь.
Теперь не мешало бы отвести душу – хорошо поесть. Заказал в кафе лангет с картошкой фри. Пока блюдо готовили, выпил бутылку пива. С непривычки закружилась голова. Нет, первое время лучше вообще не пить. Мало ли какая может возникнуть ситуация. Он иногда слабо контролирует себя. Природное патологическое опьянение. Слабая печень плохо выводит яды из организма.
Полез в карман, пересчитал на всякий случай деньги. Глянул в прейскурант – глаза сошлись в пучок: 500 рублей! А ему еще торт покупать. Не идти же к Томилиным с пустыми руками.
А официантка, клюшка лет сорока, уже несет лангет.
– Нельзя заменить на котлету?
Клюшка мгновенно просекла, с кем имеет дело. Зазывно посмотрела в глаза.
– Можно заменить на сосиски, но не здесь. У меня сейчас перерыв.
Жила она за углом. Оставляла ночевать, другого такого голодного мужика у нее еще не было. Неожиданно расплакалась, положив голову ему на грудь.
– Ты чего? – удивился Павел, мыслями он был далеко, не здесь.
Клюшке хотелось сказать, что ей никогда еще не было так хорошо. Но что-то ее удерживало.
Радаев понял, что сейчас начнется лирика бальзаковского возраста, и заторопился на автобус.
13 июня 2006 года, вторник, вечер
Его родной Поволжск был в сорока минутах от областного центра. Здесь он, как ни странно, почувствовал себя совсем неуютно. Почему-то стало страшно встретить знакомых. Купил солнцезащитные очки, насадил на нос, замаскировался.
Но в какой-то момент стало не до смеха. Впереди мелькнула милицейская фуражка. Рядом другая. Менты шли прямо на него. И смотрели прямо на него. Е-мое, он вроде ничего не натворил.
Менты смотрели сквозь него на двух пацанов, которые шли за ним следом. (Это были Шуруп и Свищ.) Остановили их, спросили, чего зрачки расширены. Пацаны сказали, что у них линзы. Линзы у обоих? Менты, конечно, не поверили, ошмонали ребят. Ничего не нашли и отпустили, предупредив, что до комендантского часа осталось пятнадцать минут.
Пацаны остановились возле дискотеки, где грохотала музыка. Менты возле входа посматривали на часы. Музыка смолкла. Из клуба вывалила толпа возмущенных подростков. Этот долбаный комендантский час ломал им кайф. Они подошли к припаркованной неподалеку «Оке» и стали ее раскачивать. Они бы перевернули «окушку», но милицейский патруль был уже рядом. Пацаны бросились врассыпную.
Дверь открыла Даша, вся в черном. Если бы встретил на улице, не сразу бы узнал. Сколько ей было, когда он сел? Двенадцать. Семь лет – большой срок.
В квартире Томилиных пахло ладаном. На стене большой портрет Вани (вот кого совсем не узнать), рядом икона, горит лампадка. Похоже, траур здесь не кончится никогда.
Евдокия Тимофеевна не вышла из своей комнаты. После гибели сына ее хватил инсульт, парализовало правую часть тела. Станислав Викторович выглядел стариком.
Томилина не удивило, что Павел освободился раньше срока. Он вообще потерял всякий интерес к людям. Спросил, думая о чем-то своем:
– Ну, как ты? Выплываешь из мрака?
Даша разогрела борщ. Павел еще не проголодался, но на всякий случай сел за стол. Когда-то в другой раз придется.
Томилин стоял лицом к окну, смотрел во двор. Тихо проговорил:
– А как нам выплыть из мрака?
Помолчав, спросил:
– Где жить-то будешь?
Томилин знал, что отец Павла обменял квартиру на другой город и переписал на себя.
Павел ответил, что как-нибудь перебьется.
– Переночуй у нас.
Павел не успел ответить. В дверь позвонили. Даша открыла. Это был Олег Лещев. В руках два мотошлема. Вращает на пальцах брелок с ключами. Парень с форсом.
Павел почувствовал себя лишним.
Даша вышла с ним на лестничную площадку. Горе в глазах. Тонкий аромат волос. Красивые плечи, гордая шея.
– Может, все-таки останешься?
– Здесь гостиница рядом.
– А ты знаешь, какие там цены?
– Узнаю.
– Давай не терять друг друга из виду, – предложила Даша.
Они обменялись номерами телефонов и теперь просто стояли, смотрели друг на друга. Даше нужно было еще что-то сказать. Павел ждал.
– Ваня не верил, – сказала Даша. – И я не верила.
Они не верили, что Павел убил охранника банка.
– Ваня знал, на что шел, – добавила Даша.
Она хотела сказать, что брат всегда хотел стать смелым.
Десятилетний Ваня видел в семнадцатилетнем Павле только лучшие стороны. А Павел видел в Ване себя. В его годы он занимался сольфеджио и читал книжки.
– Я ничего не обещаю… – начал было Павел.
Даша поняла, что он хочет сказать.
– Не надо ничего делать! – тихо воскликнула она.
Они долго смотрели в глаза друг другу.
– Хорошо, – уступил Павел.
