— В Арктике плавали, Валерий Сергеич? — полюбопытствовал я.
Улыбка исчезла с его лица.
— Где я только не плавал, — буркнул мичман.
Глупый пингвин робко прячет…
Что— то меня резануло в его взгляде. Закуривая очередную «беломорину», я незаметно присмотрелся к Валере. Но он, хитрец, почуял -и тут же вернул своему лицу широкую улыбку. Не прост этот мичман, ох как не прост…
Осмотрев напоследок сауну, бильярдную, бар, мы откланялись. На прощание предупредили Валеру, чтобы никому о нашем визите не говорил.
* * *
— Вадим, брось темнить, что ты как не родной? — не выдержал я после получасовой беседы с Резаковым.
Мы сидели в его кабинете, и я уже успел выкурить полпачки «беломора», но пока так ничего и не узнал от Вадика.
Резаков тяжело вздохнул.
— Жора, был бы ты опер…
— Вот те на! А кто ж я, по-твоему? — удивился я.
— Я тебя уважаю, Михалыч, ты же знаешь, — сказал Резаков после паузы. — И Обнорского, и других ваших ребят… Но, во-первых, есть у вас люди, с которыми я никогда даже на одном гектаре не сяду. Понимаешь, о ком я говорю? Верно, о Шаховском.
— Вадик! Но я-то не Шаховский.
— И еще один момент, — продолжил Резаков. — Сколько раз такое было — с вами поделишься, а потом, блин, к прокурору на ковер поволокут. Стоит только появиться вашей «Явке с повинной», сразу вопли — опять Резаков с Барсовым слились друзьям-журналюгам!
— Вот видишь, — подхватил я, — хоть сливайся, хоть нет — а все равно вопить будут! Так что давай, колись! По крайней мере, когда тебе вставят, будешь знать — есть за что…
— Нет, Михалыч… После некоторых ваших поступков — это исключено. Вот на хера, скажи, Макс Кононов в больницу к раненому Рустаму Голяку заявился интервью брать, да еще пузырь прихватил?
У Рустама язык без костей, он хоть и при смерти лежал, но такого наговорил… А вы опубликовали, молодцы! Знаешь, как нас начальство после этой статьи дрючило?
Барсов чуть с инфарктом не слег.
— Так, — усмехнулся я. — А скажи мне, дорогой, куда ваш СОБР смотрел, который Голяка охранял?
— Нет, Жора, — сказал Вадим. — Извини… Ничего не скажу. То, что Ломакин с покойным Пупышем в «Ривьере» развлекались, — ты и сам знаешь. Мне ребята доложили, что вы туда вместе ездили.
О том, что Лом и Пупыш при всем том люто друг друга ненавидели, — весь город знал. Сколько они друг другу бензоколонок повзрывали, сколько раз налоговую друг на друга натравливали… А потом — взяли и помирились! Не верю я в это.
— А вдруг? — предположил я. — И потом, ведь были в той компании еще любопытные люди…
— Ты это о ком? — настороженно спросил Резаков.
— Рудольф Евгеньевич, например.
— Ох, Жора, — вздохнул Вадим. — Ну вот куда вы лезете? Неймется вам. Мы уже всей бригадой думаем, как его допросить, чтобы нас при этом начальство не взгрело.
— Да что он за птица такая? — удивился я.
— А ты не знаешь? Совсем, подполковник, от жизни отстал. Вице-губернатор это, Войнаровский его фамилия. В топливной компании Ломакина он город представляет. А заодно интересы Лома в правительстве лоббирует. Такой вот кадр…
Да ваш Спозаранник о нем столько уже понаписал — книгу издавать можно. В серии «Жизнь замечательных людей»…
* * *
Правильно говорит Спозаранник «шерше ля фам»! Правда, он почему-то считает, что от этих исчадий ада только зло одно. Однако ведь и польза бывает тоже.
Как— то к нам в Агентство пришел молодой человек, назвавшийся Виктором.
Он чертовски напоминал бандита, старающегося казаться бизнесменом, что у него получалось довольно плохо. Как ни смешно, он пришел пожаловаться нам на своих конкурентов — сутенеров из Ставрополя, которые партиями завозят в наш город своих дешевых проституток и оставляют без работы наших девочек. Оказывается, весь Питер наводнен ставропольскими шлюхами. Мало того, что они дешевые, так еще и пренебрегают регулярным медицинским обследованием, отчего клиенты стали чаще подхватывать заразу. Короче, сутенер Виктор взывал к нашему патриотизму и надеялся, что мы поддержим питерских представительниц древнейшей профессии в их борьбе с заезжими «лимитчицами».
Спозаранник счел, что тема интересная. Гвичия с Модестовым под видом клиентов посетили целый ряд злачных мест для изучения рынка интимных услуг. Зураб при этом горячо убеждал Глеба Егорыча, что для написания статьи нужно эксперимент довести до конца и клянчил на это дело двести баксов. Нонна же заявила Модестову, что просто убьет его, если узнает подробности эксперимента…
Насколько далеко Зураб и Миша зашли в изучении предмета — история умалчивает. Но по крайней мере они стали главными специалистами по проституции в нашем Агентстве. И когда я спросил ребят, нельзя ли найти девочек, обслуживавших дом отдыха «Ривьера», Князь уже через пару дней торжественно вручил мне подробный список — с именами, фамилиями, паспортными данными и даже особыми приметами.
День я потратил на то, чтобы обзвонить девчат. На встречу согласилась лишь одна из них — Татьяна по прозвищу Мерилин Монро.
* * *
— Георгий Михайлович? — Я чуть не поперхнулся от неожиданности, когда длинноногая ухоженная блондинка внезапно оказалась у моего столика. — А я вас сразу узнала. — Татьяна, не дожидаясь приглашения, села рядом и достала из изящной сумочки плоскую коробочку сигарет «Вог». Вот только ее южнорусский акцент с этим всем никак не вязался…
Пришлось взять шампанское. Здесь, в баре гостиницы «Москва», оно было, конечно, дороговато. Ничего, завтра потребую у Спозаранника компенсировать мои оперативные расходы.
— Татьяна, я прошу вашей помощи, — начал я. — Не общались ли вы в «Ривьере» с человеком по имени Рудольф Евгеньевич? Бородатый мужчина, полный, представительный… — Я показал ей фотографию Войнаровского.
— А если и да, то что из этого? — Татьяна мельком взглянула на фото и глотнула из бокала. — И вообще, Жора, ты не из ментовки случайно?
— Нет, Таня, я — журналист… Не знаю, правда, как тебе это доказать. Но, пойми, речь идет об убийстве крупного бизнесмена по фамилии Пупыш. — Я показал ей еще одну фотографию. — Он тоже бывал в «Ривьере», может быть, и с ним встречалась?
Татьяна фыркнула, услышав фамилию покойного бизнесмена.
— Нет, этого пупсика я не знаю. А что касается Рудольфа… Ладно, все равно я скоро уезжаю домой, надоело все. — Она повертела зажигалкой, подождала, пока я налью ей шампанского. — Рудика знаю, он жлоб и скупердяй. И так ему стань, и этак… Наклонись, повернись — порнухи, наверное, насмотрелся. Я-то, дура, губы развесила, думала, заплатит за свои дурацкие фантазии. Как бы не гак. — Она нервно вмяла дымящийся окурок в пепельницу. — Отстегнул, как нищий студент. Еще и возмущался при этом — много, мол, берешь, блядь провинциальная!
