"Над островом вставала кровавая заря.
Он лежал в подснежниках, в его голубых глазах плескалось небо.
— Снежана, возьми меня в мужья…"
Как долго все-таки пишутся эти новеллы — я сидела за компьютером уже больше часа. Скоро по телевизору должен был начаться мой любимый фильм «Унесенные ветром». Я заспешила. Ведь нужно было еще как-то огородами отправить Снежану в Питер (на теплоходе злодеи догадались, что Прибрежная такая умная, много чего вынюхала, и ей стали строить козни).
Итак — финал.
" — Ты — молодец, Снежана! Я горжусь тобой! — Болконский пожал мне руку.
Репортеры, не спавшие всю ночь в ожидании меня, зааплодировали.
Над городом вставала светлая заря".
Уф! Я поставила точку. Новелла была готова.
Я еще раз пробежала глазами написанное. И как я только до такого додумалась! Вот пусть теперь попробует шеф что-нибудь мне сказать по поводу поздней сдачи текста.
* * *
Василиса, прочитав в трубку яростный монолог по поводу гадов, ворующих семейные реликвии, наконец взяла себя в руки:
— А ты знаешь, Света, еще кое-что пропало.
— Что?
— Кассеты диктофонные. У меня в коробке возле компьютера лежало двадцать кассет — это мои беседы с пациентами. Так вот, осталось только шестнадцать.
— А чьи исчезли?
— Я еще не проверяла, у меня же самолет через несколько часов. Придется заняться этим после Стокгольма… Но Император… — она снова погрустнела.
— Ладно, Вась, чего уж теперь?
Держись. Позвони, как вернешься.
* * *
— Я вычислила, кто пропал! сказала Василиска, когда мы после ее Стокгольма встретились в любимом баре «Антракт» на Фонтанке. — С кого начать? — спросила она, когда мы выпили по чашечке кофе.
— Давай по алфавиту. Для объективности, — авторитетно сказала я.
— Тогда так. Первый — Воропаев Сергей Сергеевич. Пятьдесят пять лет. Живет с женой. У них был поздний, долгожданный ребенок. И вот этот парень, двадцатилетний студент, недавно выбросился из окна. Я думаю — наркотики, но это к делу не имеет отношения. Старик держится, но любимая жена — в полном трансе: не ест, не пьет, смотрит в одну точку. В общем, отказывается от жизни. В принципе, надо бы поработать с ней, но это невозможно, поэтому я консультировала Сергей Сергеича. На мой взгляд — симпатичный человек.
— Так, дальше.
— Второй Имант Борис Рудольфович. Сорок два года. Крупный бизнесмен. Дела давно идут удачно.
Но последнее время почувствовал, что партнеры (соучредители) стали что-то «мудрить». В общем, Имант забеспокоился, перестал всем доверять. Ему кажется, что его пытаются «вывести из игры», отобрать бизнес. Стал нервничать, допускать глупейшие ошибки в бизнесе. Приходил за разрешением конфликтного вопроса. Приятный, красивый мужчина.
— Все у тебя — «приятные», «симпатичные», — передразнила я Ваську. — Одно имя Борис чего стоит! — С некоторых пор я была убеждена, что все Борисы — лжецы.
— Да хватит тебе, — отмахнулась Василиса. — Будь беспристрастной. Ведь, этому вас в Агентстве учат?…
— Ладно, продолжай.
— Соловейчик Нина Александровна. Двадцать восемь лет. Лаборант в поликлинике. Не замужем. И в этом — ее проблема.
— Вот уж проблема! фыркнула я.
— Да ты научишься когда-нибудь слушать? — недовольно оторвалась от своих записей Васька.
— Ладно-ладно, не злись.
— Дело в том, что Нина боится мужчин. Потому что в детстве ее насиловал сводный брат.
— Фу, какая гадость!
— Согласна, гадость. И она, к сожалению, с воспоминаниями об этой гадости живет до сих пор.
— Все никак забыть не может? — удивилась я.
— Видишь ли, инцест не всегда приводит к психическим травмам.
Маленькие дети сексуальные домогательства со стороны окружающих, в том числе родственников (а сводный брат — родственник, только — не кровный), могут воспринимать как игру. В раннем возрасте дети мало что понимают, а потом и вообще могут все благополучно забыть. Другое дело, когда ребенку больше пяти-шести лет (а Нине было девять). Тут от подобных действий можно получить серьезную психотравму.
— И что, самому с ней не справиться?
— Бывает. Мы это называем «переработанной» травмой. Но вот Нина сама не может…
— Васька, какая ты у меня умная, — обняла я подругу. — Ты непременно станешь профессором.
— Свет, мы сюда зачем пришли?
— Все, все, все! Кто там у нас следующий потенциальный вор?
— Четвертый — тоже очень симпатичный человек: Полярников Олег Александрович. Тридцать пять лет.
Женат. Муниципальный депутат. Хочет баллотироваться в Думу. Приходил кое-что уточнить по поводу отрицательного и положительного внешнего имиджа.
— Уточнил?
— Да, думаю, некоторые мои советы ему помогут. Хотя у него и без того хороший имидж. И вообще симпатичный харизматический лидер.
— Итак, — подвела я черту, — каждый из этих четырех симпатичных людей мог спереть у тебя кассеты, да еще и Императора в придачу.
При воспоминании о чучеле пингвина Васька надолго замолчала. Но снова взяла себя в руки:
— Света, но ведь это мог сделать кто-то «пятый».
— Зачем?
— Ну… Чтобы скомпрометировать, например. Может, думал вор, у меня бесценные исповеди встревоженных людей, которые можно как-то использовать.
— Даже если вор — неизвестный «пятый», то его почему-то интересовали именно эти четыре кассеты.
— Или одна конкретная, а остальные взяты для отвода глаз, — додумалась Васька.
— Правильно. Значит, вне зависимости от того, кто вор, нам сейчас нужно выяснить, чья исповедь представляла интерес (либо кто-то испугался за компромат на самого себя, либо кто-то искал компромат на одного из этих четырех).
— Завгородняя, ты гений!
— Ну должна же я соответствовать подруге-профессорше!
Васька суеверно постучала по столу.
— Ну а дальше что? — Она с надеждой посмотрела на меня.
— Предположим, что вор — один из них… — Я надолго задумалась, принимаясь за вторую чашку кофе, которую услужливо принес старый знакомый бармен Слава. — Как ни крути, надо сужать круг подозреваемых.
— Правильно! — обрадовалась Вася. — Тем более что в моей квартире были только трое из них.
— И, стало быть, только трое могли подсмотреть твой — любезно выставленный на всеобщее обозрение — шифр, — подколола я в очередной раз вспыхнувшую Ваську. Кто эти трое?
