Сказка… Вот именно! А если у Барона перед смертью действительно шарики за ролики заскочили? Тогда над «детективом» Серегиным будут ржать все ГУВД, клеймо на всю жизнь поставят и никогда уже больше не отнесутся всерьез…
Попадать в глупое и смешное положение Обнорскому страсть как не хотелось — для его гонористого характера это было бы тяжким испытанием…
Рассказывать же что-то редакционному начальству Андрей не хотел из-за того, что твердо был убежден в одном: в газете тайны никто хранить не умеет, скорее наоборот — если кому-нибудь требуется быстро и надежно распространить информацию, не существует лучшего способа, как доверительно, с предосторожностями передать эту самую информацию первому попавшемуся уху.
Результат фирма гарантирует. К тому же чем руководство газеты может реально ему помочь?
Однако при всем при том Андрей понимал, что если все-таки Барон рассказал ему историю, которая действительно произошла на самом деле (а в этом случае она, что называется, «продолжает происходить», потому что точка не поставлена, нет даже многоточия, просто случилась некая пауза — по техническим причинам), то он сам оказывается в достаточно опасном положении как носитель эксклюзивной информации. Серегин и по прошлой своей жизни, и по новой работе хорошо знал, как мало стоит та голова, носитель которой использует ее вместо сейфа для хранения опасных тайн. Но золотое правило людей самых разных динамичных профессий: скинь с себя опасную информацию, тогда меньше смысла для противников будет иметь твое физическое устранение, — претворить в жизнь пока не мог, причем по чисто субъективным причинам. У него просто не было доверенного лица, того, на кого имело бы смысл эту информацию скинуть, не опасаясь при этом, что человек воспользуется ею сам… Раньше таким человеком мог бы стать Женя Кондрашов, но с ним в последние месяцы происходили существенные и не очень радовавшие Андрея перемены: еще в декабре 1991 года Женька с большим скандалом уволился из милиции и начал заниматься какими-то явно сомнительными делами.
Впрочем, какими именно, Обнорский не знал, но догадывался, что дела эти происходят либо откровенно по ту сторону закона, либо (и это в лучшем случае) в весьма опасной пограничной зоне… Андрей сделал такие выводы прежде всего из-за происшедших с Кондрашовым внешних изменений. Через месяц после увольнения Женька подстригся под бандита, начал дорого и в совершенно конкретном стиле одеваться, повесил на шею золотую цепь и сел за руль «девятки» цвета мокрого асфальта с наглухо затонированными стеклами…
Спрашивается, откуда у бывшего старшего оперуполномоченного спецслужбы уголовного розыска деньги на всю эту красоту? Ну не государство же родное ему премию выплатило за семь лет работы в розыске, испорченный язвой желудок, два ножевых и одно пулевое ранение? Ясное дело, не государство, потому что оно такими глупостями не занимается. Тогда откуда деньги? Нашел?
В карты выиграл, в лотерею? Американская троюродная прабабушка наследство оставила? Тогда почему в глазах у Женьки поселилась какая-то совсем уж нехорошая угрюмость и почему он не поспешил поделиться своей радостью с другом?
Кондрашов не только сам ничего не рассказывал о своей новой работе, но и на вопросы Обнорского отвечал весьма уклончиво и неконкретно, пока Андрей однажды не выдержал и не спросил его в лоб:
— Жека, ты что, в братву подался? Бывший опер скривился в невеселой усмешке и после недолгой паузы ответил:
— Не мотай мне душу, Андрюха… Не маленький, сам все понимаешь… Я тебе одно только скажу: куда бы я там ни подался — к братве или еще куда, злодеем я еще не стал… А самый большой бандит в нашей стране — это государство, потому что оно из нормальных людей сначала делает хуй знает кого, а потом этих же людей и обвиняет во всех смертных грехах… Ты меня пока не спрашивай ни о чем, что смогу — сам расскажу… Потому что, если ты будешь лишнее знать, тебя за одни наши разговоры, в случае чего, как соучастника привлечь смогут… Даже если будут знать, что ты ни в одном конкретном деле физически не участвовал.
— Почему? — удивился Обнорский. — Я же журналист, я многим вопросы задаю, у меня работа такая… Кондрашов хмыкнул и потер пятерней светлый ежик на затылке.
— Все, кому надо, прекрасно знают о наших с тобой отношениях: что мы учились вместе, что встречаемся часто, водку пьем, баб трахаем… То есть отношения между нами намного ближе, чем между тобой и теми, кому ты вопросы задаешь… А теперь представь ситуацию: предположим, ОРБ, куда меня в свое время приглашали идти работать и куда я идти не захотел, нахватывает меня на какой-нибудь ерунде (на серьезном чем-нибудь взять меня гораздо сложнее, я ведь тоже опером был, и довольно неплохим). Ну вот, что им с этой ерундой делать? Ну, попрессуют в камере, потреплют нервы, а потом все равно придется передавать в суд, где все и развалится… Это если бы речь шла просто о таком вот прибандиченном пареньке Женьке Кондрашове… Но ведь подать-то можно все совсем по-другому: не просто Женька, а бывший капитан спецслужбы угрозыска, рядом с которым бывший капитан Советской Армии, выполнявший спецзадания на Ближнем Востоке, ныне криминальный репортер одной из крупных городских газет, вхожий во многие кабинеты…
— Какие кабинеты? — возмутился Серегин. — Какие спецзадания?
— Да не важно, — махнул рукой Женька. — Подавать будут все равно именно так… А когда узнают, что рядом со мной еще и бывший… Кондрашов вдруг осекся и нахмурился. Андрей немедленно переспросил:
— Бывший… кто?
— Не важно кто, — покачал головой Женя. — Найдут кого-нибудь из знакомых, чтобы пристегнуть. Ну хотя бы того же Серегу Челищева, несмотря на то, что мы его сто лет не видели… Представляешь, какая крутая банда получится?! Бывший капитан-мент, бывший капитан непонятно каких войск и бывший старший следователь по особо важным делам городской прокуратуры… Это уже будет не банда даже, это будет полный совсем «ого-го, пиздец!» — особо опасное сообщество с планами захвата Кремля… Представляешь, как кому-то отрапортовать красиво можно будет? За такую банду, будь спокоен, и ордена, и звания внеочередные, и должности хорошие получить можно… Что ты смеешься, придурок, я тебе серьезно все это говорю, безо всяких шуточек! Думаешь, я нашу Систему плохо знаю? В том-то и дело, что знаю ее я очень хорошо… — И Кондрашов сердито закурил сигарету. Андрей положил приятелю руку на плечо.
— Ну не заводись ты так… Не можешь чего-то рассказывать — не надо. Я же к тебе не за информацией хожу… Точнее, не только за ней и не столько за ней… У нас в редакции принцип такой — журналист может задавать любые вопросы, а вот интервьюируемый сам решает, отвечать на них или нет… Слушай, а почему ты Челищева назвал бывшим следователем? Он что, уволился? Я очень давно его не видел…
— А ты не знаешь? — удивился Женька. — Я думал, ты в курсе, ты же с Челищевым ближе был, я-то с ним только через тебя познакомился… В общем, с Серегой какая-то странная тема пошла. В августе у него в квартире родителей зарезали… Неужели не слыхал? Тоже мне, криминальный репортер… В твоей же газете об этом писали…
— Мимо как-то проскочило, — пожал плечами Андрей. — Сводки-то каждый день приходят, на них никто уже и внимания не обращает… А родную газету полностью читает только тот, кто обозревает ее на летучке в понедельник, и обозреватель прочитывает только свою неделю… У остальных просто времени нет, да и желания тоже… Чукчи не читатели… Ужас какой ты рассказываешь, жалко Серегиных стариков… Я у них несколько раз чай пил, только давно уже… То-то я звонил пару раз Серому домой, а там никто трубку не брал… А за что их? Кондрашов покачал головой:
