Женя вздрогнул и открыл глаза. Перед ним стояла, держа незажженную сигарету в левой руке, грудастая брюнеточка с вполне симпатичной мордашкой.
Кондрашов чуть опустил взгляд — с кормой и талией у гражданочки тоже был полный порядок. Баб Женя любил и очень нервничал, если работа надолго отключала его от общения с прекрасным полом. Он картинно щелкнул зажигалкой «Зиппо». Брюнетка прикурила, но уходить не торопилась.
— Пивка не хочешь? — дружелюбно спросил Женя.
— Не пью, — тряхнула волосами девушка.
— А что так? Спортом занимаешься?
— И спортом тоже, — многозначительно улыбнулась брюнетка.
— А чем еще? — оживился Кондрашов.
— Ну… Я массаж хорошо делаю…
— Массаж? И все?
— Не все, — прищурилась девушка. — Но это будет уже дороже…
— Споемся, — кивнул Женя. — Заходи в баньку часа через два. Это через холл, а потом чуть вверх по ступенькам…
— Да, я знаю…
Брюнетка еще раз улыбнулась и отошла от стойки. Повеселевший Кондрашов не стал допивать пиво, соскочил с табурета и пошел в сауну…
Обнорский почему-то задерживался, стрелки Женькиных часов показывали уже десять минут девятого. Кондрашов хмыкнул и начал раздеваться. Аккуратно сложив одежду, он обмотал вокруг бедер белое махровое полотенце и в задумчивости посмотрел на холодильник. В этот момент в дверь постучали.
— Ну наконец-то, — пробормотал Женя и подошел к порогу. — Андрюхин, ты?
— Нет, это Надя, — отозвался голос брюнетки из бара. — Можно, я у вас вещи оставлю, а то там кафе закрывать решили.
Кондрашов пожал плечами и отдернул защелку. Дверь открыть он не успел — она сама с чудовищной силой ударила его. Оглушенный, Женя отлетел на середину предбанника и упал на четвереньки, тряся головой… Из сломанного носа на пол полилась кровь. В баньку вошел здоровенный мужик в потертой кожаной куртке и лыжной шапочке, за ним шмыгнула брюнетка Надя. Страшный удар высоким шнурованным ботинком в лицо заставил Кондрашова сначала распрямиться на коленях, а потом упасть навзничь. Мужик повернулся к девушке и кивнул на сауну:
— Проверь! Брюнетка скользнула к парилке, открыла дверь, заглянула внутрь.
— Чисто… Один он… Кончай, не тяни…
Ее начал поколачивать легкий озноб от возбуждения, она не мигая смотрела, как человек в кожанке, наклонившись, извлек из ножен, прикрепленных к правой голени под джинсами, длинный, матово блеснувший нож…
Женя был крепким парнем, два доставшихся ему удара любого другого человека просто вырубили бы напрочь (если не убили бы), но Кондрашов сознания не потерял… Бывший опер еще нашел в себе силы рвануться к креслу, на котором лежала его одежда, чтобы попытаться схватить спрятанный под рубашкой ТТ.
Женя почти дотянулся до ствола, но амбал оказался проворнее, он прыгнул Кондрашову на спину, левой рукой завернул ему голову вверх и полоснул ножом по напрягшемуся горлу… Женя захрипел и забился, киллер быстро соскочил с него, чтобы не измазаться хлынувшей потоком кровью… Кондрашов почувствовал страшную слабость, но боли не было, были только досада и горечь оттого, что все вышло так глупо… Последние мысли в гаснувшем сознании касались Обнорского: «Андрюхин… Он придет, они и его…» Кондрашов ватной, слабой рукой, перепачканной собственной кровью, схватил свой модный ботинок и попытался швырнуть его в окно. «Андрей заметит, должен понять…» Но ботинок был уже слишком тяжел для него и не долетел до стекла, ударившись о батарею под подоконником. А через секунду Женя дернулся в последний раз, всхлипнул и умер.
— Во, кровищи-то из него, — тяжело дыша, сказала брюнетка. — Прямо как с кабана…
— Не знаю, — хмыкнул убийца. — Кабанов не резал… Все, уходим… Он взял с кресла полотенце, протер им рукоятку и швырнул нож в лужу крови. Тем же полотенцем прошелся по ручке двери в сауне и направился к выходу…
* * *
Владимир Николаевич Колбасов сидел в неприметной «шестерке» напротив и чуть наискосок от входа в баньку, нервно покусывая верхнюю губу и время от времени поглядывая на часы. Когда на улице появились мужская и женская фигуры, он с облегчением вздохнул и вытер рукавом куртки лоб. Половина дела была сделана. Теперь оставалось только дождаться Обнорского — журналисту деться некуда, его «Ниву» должны перехватить гаишники, блокировавшие с трех сторон въезды на Матросова. Колбасова беспокоило только одно — Серегин почему-то не появлялся, сообщений по рации от патрулей ГАИ не поступало…
Они не должны были задерживать Обнорского, их задача заключалась только в том, чтобы притормозить журналиста под предлогом тщательной проверки машины и документов. Но Серегин не подъезжал, хотя время шло уже к половине девятого, и это обстоятельство заставляло Владимира Николаевича нервничать и ерзать на продавленном сиденье старенькой «шестерки»…
Между тем Обнорский был совсем рядом… Видимо, проснулся его ангел-хранитель и заставил свернуть во двор какого-то дома, не доезжая буквально нескольких десятков метров до гаишной засады… В этом дворе Андрей и запарковал свой вездеход и уже собрался было бежать к баньке, как его окликнул знакомый голос. Обернувшись, Серегин узнал Сашу Кривенца, с которым когда-то вместе они выступали на городских соревнованиях. Оказалось, что Саша жил как раз в том дворе, где Андрей поставил «Ниву».
Они слишком давно не виделись, чтобы расстаться сразу после рукопожатия и обмена первыми вопросами. Разговор о том, как у кого дела и кто как устроился, затянулся минут на тридцать, Серегин нервничал, все время поглядывал на часы, в конце концов извинился, записал Сашин телефон, оставил ему свои координаты и вприпрыжку побежал к бане…
Дни, прошедшие после последнего телефонного разговора с Кондрашовым, Андрей провел относительно спокойно — помогла работа: в редакции на нем висело несколько материалов, и Обнорский не разгибаясь отписывался, стараясь не забивать себе голову мыслями об истории с «Эгиной». Единственное, что Серегин успел сделать по рембрандтовской теме, — опросил помочь ему в «одном маленьком деле» заведующего отделом культуры их газеты Даню Данилова.
Дельце это было вовсе пустяковым — найти в Эрмитаже искусствоведа, женщину, о которой Обнорский знал только то, что зовут ее Ирина, что лет ей где-то около пятидесяти, что она одинока и фанатично любит свою работу. Для Данилова навести справки в Эрмитаже, где он имел в связи с профилем своего отдела колоссальные связи, не составляло труда. Андрей наплел ему какую-то правдоподобную ерунду, объяснявшую крайнюю конфиденциальность поиска: якобы эта самая Ирина, вполне возможно, его, Серегина, родственница, незаконнорожденная сестра его дедушки… Даня был человеком крайне деликатным, к Обнорскому относился с симпатией, а врожденная интеллигентность не позволяла ему подробнее интересоваться пикантными семейными тайнами. Данилов пообещал разузнать все, что возможно, ко вторнику. Учитывая то, что встреча с Кондрашовым должна была состояться в понедельник вечером, Андрея это вполне устраивало…
