Время шло, «братва» грустила все сильнее, Антибиотик к «бункеру» не подъезжал, ситуация оставалась патовой, и Грач уже собирался с мыслями и прикидывал, кому бы позвонить в Питер, чтобы во всем покаяться… Нет, о звонке в «мусарню» он и не думал — козе понятно, Грач хотел связаться с кем-нибудь из «старших»… Но вот беда — все люди Черепа замыкались-то только на него, и прямых выходов на других авторитетов не имели, такой порядок сам покойный начальник «контрразведки» в свое время установил
И тут позвонил из Питера Иваныч, его Грач знал, хотя — что значит «знал»? Солдат тоже полковника знает… Иваныч затребовал Черепа к трубке, Грач объяснил, что с Черепом — большие проблемы, да и не только с Черепом, а вообще… Подробностей Иваныч слушать не стал, встревожился сильно, оборвал Грача и сказал, что подъедет вскорости. Поинтересовался, правда — нет ли шухера вокруг дома, на что Грач ему искренне ответил, что в самом доме лажи много, но вокруг — все тихо и спокойно…
Поджидая Иваныча, Грач все отчетливее понимал, какие «предъявы» будут сделаны ему лично, и все больше хотел «соскочить» куда-нибудь — вот только повода для бегства не было… А попадать Иванычу, дядьке суровому, под горячую руку очень не хотелось. Этот Иваныч — он кое в чем даже пострашнее Антибиотика был… Нет, совсем «отрываться» и «соскакивать» с концами Грач не задумывал — все равно найдут и шкуру снимут. Парню просто хотелось отсидеться где-нибудь под благовидным предлогом до тех пор, пока не отгремят первые громы, не отсверкают первые молнии и не остынет первый гнев…
Предлог для бегства Грачу подсказал сам Иваныч — подъезжая к деревне, он связался с «бункером» (по рации, а не по телефону) и сказал, что за ним какая-то «тачка мутная» почти с самого Питера тащится… Иваныч всегда отличался осторожностью и подозрительностью. Грач, чьи умственные способности обострились в кризисной ситуации до крайности, тут же смекнул, что к чему, ответил, что насчет «тачки» все понял, что меры будут приняты… А дальше он прыгнул в джип, бросив свою команду и рванул Иванычу навстречу — чтобы отсечь ту «мутную тачку». Возвращаться в дом Грач не собирался — потом ведь можно будет сказать, что он, выполняя команду «старшего», нарвался на «гаишников», пришлось спасаться бегством, «ложиться на дно». А насчет «мутной тачки» Грач не очень беспокоился, скорее всего, Иванычу просто показалось что-то, мусора — они бы по-другому действовали, если что…
«Шестерку», в которой ехала группа Вити Савельева, Грач в кювет все же скинул — а потом ударил по газам и на сумасшедшей скорости погнал в Питер. Таким образом, когда Иваныч добрался до «бункера», его встретили только Чум и еще два «отморозка».
* * *
К моменту прибытия в деревню Кудасова, подобравшего на трассе Савельева и еще двух оперативников, Вадим Резаков уже больше часа скрытно осуществлял наблюдение за домом писателя Рожникова, во двор которого въехала «шестерка» бухгалтера АОЗТ «Русское поле». Дом этот стоял чуть в стороне от остальных изб, его окружал добротный бетонный забор, по периметру которого внутри бегали две немецкие овчарки.
— Ну, что там? — тихо спросил Кудасов, подходя к Резакову и пожимая ему руку.
Вадим пожал плечами:
— Да, похоже, змеюшник приличный… Собаки у них там, «братаны» с оружием… С автоматами я засек двух, может, их там еще человека три-четыре, но не больше… Бухгалтер этот, как приехал — держался по-хозяйски, пистонов за что-то пацанам навтыкал… У них там что-то явно не складывается, какая-то «непонятка» происходит… Носятся все время туда-сюда, в подвал постоянно забегают…
— В подвал? — переспросил Никита, и Резаков кивнул:
— И в подвал, и из подвала… Прямо, как пчелки — то в улей, то из улья!
— Понятно, — Кудасов помолчал немного и задал новый вопрос: — А отсюда никто не отъезжал?
— Нет, — покачал головой Резаков. — Все в хате тусуются.
— Ясно…
Кудасов, хмурясь, думал о чем-то несколько минут, а потом сказал:
— Надо этот гадюшник — того… Осмотреть в деталях… Основания для обыска у нас имеются… Ты, Вадим Романыч, свяжись со «следаком», нужно решить вопрос.
— Уже, — откликнулся Вадим. — До следователя мы уже дозвонились, и машина за ним пошла — через полчасика где-нибудь подъедет. Я и СОБР заказал — на всякий случай.
Кудасов кивнул — когда люди долго работают вместе, а особенно на такой «живой» работе, как оперативная, они вскоре начинают понимать друг друга без слов… Или — перестают понимать друг друга вовсе…
Было уже около одиннадцати вечера, когда Кудасов начал проводить инструктаж с имевшимся в наличии оперсоетавом и подтянувшимися бойцами СОБРа:
— Значит, так… Мудрить не будем. Витя и Наташа — вы у нас вечные герои-любовники, стало быть, и здесь — изобразите парочку, сбившуюся с дороги, подойдете к воротам, вступите в разговор, попроситесь переночевать за деньги… Остальные рассредоточиваются вдоль периметра, стараясь не шуметь до последнего. Дальше — по сигналу — пару «дымовух» во двор, и пошли… Главное — взять «быков» с автоматами…
В группе вспыхнули легкие смешки — мужики начали было подкалывать Савельева и входившую в его группу Наталью Карелину, но натолкнувшись на ледяное молчание Кудасова, смешки быстро смолкли.
А Никите Никитичу было не до смеха — он думал об Обнорском и хотел только одного, чтобы Андрей действительно оказался в этом доме и чтобы он еще при этом был живым… «Шестое чувство» подсказывало Кудасову, что журналист действительно где-то рядом, но это же чувство молчало про то, на каком свете находится Серегин — на «этом» или уже на «том»…
* * *
А Обнорский в этот момент был уже не «здесь», но и еще не «там» — он медленно угасал, лежа на ступеньках у двери «бункера».
Когда Андрей закрыл себя вместе с мертвым Пыхой в каменном мешке, в первые минуты он ощущал прилив энергии и сил, и непонятно откуда надежда робкая появилась на выживание… Обнорский смог даже провести переговоры с Грачом на сильном эмоциональном накале, но потом — потом стало хуже… Обрывками футболки Андрей попытался перевязать свою сквозную рану в груди — она кровоточила не так, чтобы очень сильно, но все-таки… В первые часы «самоизоляции» Серегин осмотрел тщательно свою тюрьму, и настроение его стало стремительно ухудшаться — воды не было, еды не было, средств связи не было, и медикаментов не было тоже… Короче, отсутствовало все то, что было необходимым для того, чтобы попытаться выжить хотя бы в течение нескольких дней.
Потом у Обнорского вдруг разом заболело все, что только могло болеть — Андрей и не подозревал, что на свете существует такая боль… Был момент, когда Серегин даже схватился за пистолет — мелькнула мысль, что одна только пуля сможет прекратить эту чудовищную пытку… Странно, но, наверное, страх смерти смог притупить боль…
Андрей съел таблетку анальгина — ту самую, которую оставил «про запас» еще со времени сидения в первой «тюрьме» — в «бревенчатом мешке»… Одна таблетка, конечно, ничего не решала, но психологически ненадолго стало легче.
