Ну, опер, выбирай! Выбирай, судьба щедро подарила тебе массу вариантов — целых два. Богатый выбор! Ментовская работа иногда вообще не дает возможности выбирать. А тут — целых два решения. При любом ты оказываешься предателем. Сволочью.
Он выбрал. Простить себя он не сможет никогда. В тот же день, в день их с Дашей последней встречи в отеле «Ленинград», его жене передали кассету с записью, сделанной скрытым микрофоном в номере двести семьдесят два. И семьи у него тоже не стало.
А что же осталось? Эй, опер, что у тебя осталось? У тебя вообще что-нибудь, кроме ксивы и пистолета, осталось? Что ты молчишь, опер?
…Потом почти год он жил в каком-то заторможенном состоянии. Чтобы не спятить, ушел с головой в работу. Пахал. Казалось — мстил самому себе за свой выбор.
Их с Наташей отношения начались недавно. Обмывали в отделе внеочередное присвоение Кудасову звания. Никита Никитич к спиртному был равнодушен, но традиция есть традиция… Обмыли подполковничью звезду, и он взялся подбросить Наташу домой. И сам не понял, как оказались вместе У него… Вот ведь как бывает.
А сейчас они завтракали вдвоем в маленькой и неуютной кухне холостяцкой квартиры Кудасова.
Присутствие женщины превращало ее из жилплощади в человеческое жилье. Даже свисток давно охрипшего чайника звучал по-другому.
В сотне метров от них на чердаке соседнего дома, уже ждал снайпер.
Андрей Обнорский долго не мог заснуть. Ворочался, курил, вставал и смотрел на желто-серый прямоугольник окна. Там раскачивался фонарь, сильный ветер с Балтики обрывал листья с деревьев… В плотных потоках влажного балтийского ветра листья летели, летели, летели… Они летели как пена, срываемая с гребней пятиметровых волн. Огромный белый корабль, опоясанный рядами ярких огней, упорно шел вперед. Корпус содрогался от ударов волн. Нос судна то вздымался над водой, то резко проваливался вниз.
И Андрей то взлетал высоко-высоко — к темному сумасшедшему небу, то, пробивая палубы, проваливался вниз… Он видел судно как бы с нескольких точек одновременно. Снаружи — как с борта «Боинга» — ярко освещенным крошечным макетом корабля. И изнутри — с палубы, заполненной автобусами, легковухами, грузовиками. Он ощущал вибрацию огромных дизелей и напряжение тросов-растяжек, которые удерживали автомобили на месте.
Паром, догадался Обнорский, это — паром. Странно, почему мне снится паром? Я никогда не плавал на паромах…
А волны все наваливались и наваливались, в рубке запищал факс, и капитан Арво Андерсен принял сообщение шведского Управления безопасности морского судоходства с метеопрогнозом. И ветер, и волнение должны были еще усилиться.
Андрей ощущал напряжение в стальных прядях тросов, удерживающих огромный трейлер на автомобильной палубе. Качка постоянно меняла вектор нагрузки, скрипели колодки под колесами трейлера, стонали зубья храповика в лебедке, натягивающей трос. А палуба кренилась, кренилась, кренилась-достигала мертвой точки и начинала движение назад. За разом раз, за разом раз. Тысячетонный молот волны бил в левую скулу, в борт с надписью ESTLINE. Ветер свистел и забрасывал соленую пену на шлюпочную палубу. Лопнула первая прядь крепежного троса.
Андрей ощутил озноб. Он вспомнил… он вспомнил, что уже видел все это с борта «Боинга», который нес его из Стокгольма в мертвый Санкт-Петербург. HELP! — неслось над водой. — HE-E-E-ELP! Он падал, падал, падал с небес к черной балтийской воде, на ярко освещенный макетик обреченного корабля. Он широко раскрывал рот с новыми шведскими зубами и орал:
— Трос! Заводите второй трос!
Его никто не слышал. Беда приближалась. Он увидел, как лопнула вторая прядь троса. Стальные нити нагрелись от напряжения. Запахло разогретым солидолом тросовой смазки.
Падение Обнорского продолжалось. Он уже мог различить детали палубного оборудования… Очередная волна ударила в грузовую аппарель и перекосила ее. Вода хлынула на грузовую палубу, прокатилась по ней и остудила горячий стальной трос. Разорванные пряди торчали в стороны, закручивались. Груженный алюминиевым и медным ломом трейлер готовился двинуться в свой последний рейс. Бампер тягача Volvo F-12 нацелился на аппарель. Вода замкнула электросеть освещения, и на грузовой палубе враз погасли все лампы. Обнорский понял, что следующая волна окажется последней… Она приближалась. Она накатывалась на белоснежный борт парома. SOS! — сорвалось с антенны обреченного судна. Часы в рубке показывали 1.24. Насосы перекачивали Балтийское море: они гнали воду из трюма обратно за борт. Пока они еще справлялись.
Волна плеснула еще одну порцию воды в поврежденную аппарель, подняла нос парома. Натяжение грузовых тросов ослабло, трейлер качнулся и сдвинулся на несколько миллиметров назад. Обнорский закричал и бросился к тяжеленной машине. Он уперся обеими ногами в палубу, а руками — в кабину тягача.
Волна прокатилась вдоль корпуса, достигла мидель-шпангоута и начала поднимать корму. Нос судна стремительно пошел вниз. Обнорский упирался руками в трейлер. Откатывающаяся назад по палубе вода обожгла холодом, прилепила штанины к ногам. Стальные нити надорванного троса напрягались. Напряглись жилы и мышцы Андрея Обнорского, и он застонал сквозь стиснутые шведские зубы…
Трос лопнул! Стальной измочаленный конец хлестнул по задней стенке трейлера, как плеть погонщика по спине быка. Другой конец ударил по переборке. От удара она загудела чудовищным гонгом, но лопнувший сварной шов оборвал этот звук.
От удара стального хлыста трейлер вздрогнул, качнулся. Обнорский зарычал. Он с ненавистью смотрел в лоб грузовику-убийце. Огромные колеса уже сделали одну сороковую часть оборота, накатились на подложенные колодки. Корма парома продолжала подниматься… Крен увеличивался. Вспыхнул и снова погас свет. Он выхватил тридцатитонное, готовящееся к прыжку чудовище и маленького человека, пытающегося противостоять ему. Колеса трейлера спрыгнули с колодок, шевельнулась груда цветного металла внутри прицепа. Ноги Обнорского заскользили по мокрой палубе. Крен нарастал, колеса сделали уже полный оборот. Грузовик двигался все быстрей. Обнорский кричал и скользил назад вместе с огромной махиной… Разумеется, он не мог ее удержать. Он скользил назад. Он скользил до тех пор, пока не упал. Теперь уже ничто не препятствовало движению трейлера. Черная туша проехала над упавшим человеком. Она набирала скорость… Через несколько секунд кабина volvo ударила в аппарель, сплющилась, как консервная банка. И — сорвала уже поврежденные замки. Аппарель парома «Эстония» раскрылась. Паром вздрогнул.
Грузовик выпрыгнул в море. На секунду он завис над черной водой. Он напоминал огромное насекомое. Гусеницу, вылезающую из кокона. Колеса еще продолжали вращаться… Из раздавленной кабины вдруг закричал клаксон. Вильнув хвостом — обрывком лопнувшего троса, — грузовик нырнул в надвигающийся вал. Оборвался прощальный крик клаксона над водой. Машина тонула, выпуская множество пузырьков воздуха из-под раздувшихся ярких тентов прицепов. Он опускался все глубже и глубже. Вода замыкала проводку — вспыхивали и гасли стоп-сигналы, габариты… Грузовик погружался. Шлейф пузырей воздуха обозначал его путь. На глубине тридцать четыре метра колеса коснулись грунта. Они подняли облачка донного ила. Дно здесь имело большой уклон. Грузовик замер на секунду, а потом медленно покатился вниз. Он ехал по дну Балтийского моря, оставляя за собой четкий отпечаток рубчатого протектора. На глубине сорок девять метров бег его остановился. Изуродованная кабина, напоминающая голову гигантского насекомого, уткнулась в рубку немецкой субмарины U-29, потопленной еще в 44-м году. Заскрипела ржавая сталь. Приехал, значит…
