Из отделения милиции он ушел в начале двенадцатого. Ментовский следак тщательно опросил его по факту стрельбы, заполнил протокол допроса свидетеля.
Оба эсбэушника присутствовали при этом, но вели себя пассивно, лишь изредка задавая некие уточняющие вопросы. Андрей стойко придерживался своей версии, совсем как Семен Семеныч Горбунков («шел, упал, очнулся — гипс»)… Все — и мент, и эсбэушники — понимали, что он лжет, но никаких эмоций не проявляли.
Эсбэушники же вызвались подвезти Андрея до дома. Сперва он хотел отказаться, но, подумав, согласился. Эта маленькая услуга ни к чему его не обязывала. Нога успокоилась, но голова болела. Он согласился с предложением Полковника, и эсбэушная «Волга» за пять минут домчала его домой.
— Вы, — сказал Полковник, прощаясь, — подумайте о моем предложении, Андрей Викторович.
— Обязательно. Вы мне номера телефонов своих оставьте, Игорь Кириллович, — ответил Андрей.
Он надеялся получить визитку, где будет указана должность Полковника.
Но Игорь Кириллович написал свои телефоны — домашний, рабочий, мобильный, — на листочке, вырванном из блокнота.
* * *
— Мы тут чуть с ума не сошли, — сказал Повзло. — Мы звоним тебе, начиная с половины девятого, каждые три минуты… Почему ты не отвечал? Что происходит?
— Погоди, Коля, — произнес Обнорский. Не раздеваясь, он опустился на табуретку в кухне. — Погоди, дай оклемаюсь маленько… Смудаковал я, ребята. Есть такое дело.
— Да что случилось? На тебе лица нет… куртка порвана…
Андрей достал из кармана таблетку, вылущил одну из блестящей фольги, жестом попросил воды. Родион налил ему стакан минералки… Андрей запил таблетку. Родя и Коля сидели напротив него с напряженными лицами. Они ждали объяснений, но тактично давали Обнорскому возможность оклематься. Андрей ценил их такт. Он понимал, что ребята встревожены. Ведь с момента контрольного звонка, который он обязан был сделать, но не сделал, прошло больше двух часов.
С сотрудниками «Золотой пули» уже не раз случались… как бы это помягче?… нештатные ситуации. Иногда очень серьезные. В Агентстве была выработана практика: отправляясь на задание, которое может иметь «последствия», сотрудник обязательно ставил об этом в известность руководство и обязательно отзванивался через загодя оговоренное время. Эти нехитрые меры иногда позволяли избегать неприятностей… Андрей в контрольное время не отзвонился, и теперь ему было неудобно перед подчиненными.
— Может, чайку? — спросил Коля.
— Конечно, — сказал Андрей. Он бодро улыбнулся и закричал: — Я пошел в туалет!
…Он умыл лицо и присел на край ванны. Закурил. Глядя на себя в зеркало, подумал, что обязан извиниться перед ребятами и еще раз напомнить о праве выбора — присяги они не давали и рисковать жизнью не обязаны. Игра, которая шла до сих пор в обычных, в общем-то, рамках, пошла на грани фола, и не исключено, что может перейти эту грань.
Из ванной Обнорский вышел, когда таблетка уже начала действовать и голову отпустило. Чайник вскипел, вкусно пахло лимоном, в кухне царил домашний уют, и почти не верилось, что всего три часа назад он уходил от погони… от погони в центре Киева. Но все-таки это было: темная, заснеженная лестница, спускающаяся к Днепру… загонщики за спиной… ледяной ветер… блеск битого стекла в прическе университетской дамы… «беседа» с Полковником и Милашкой. И обо всем этом надо рассказать Коле с Родькой.
— Может, коньячку, шеф? — спросил Родион.
— Две капли, — сказал Андрей.
Родя быстренько налил стопку янтарной жидкости, но Обнорский к ней не притронулся. Он сделал глоток горячего, крепкого чаю… Зазвонил телефон.
— Это Соболев, — сказал Коля.
— Почему Соболев? — спросил Андрей.
— Пока ты был в ванной, я сообщил, что ты нашелся, — ответил Коля.
Андрей взял трубку, покачал головой. «Я сообщил, что ты нашелся», означало, что сперва Повзло сообщил Соболеву, что Андрей пропал.
— Нормально, — сказал Обнорский Коле и — в трубку: — Алло.
— Ну слава Богу, — услышал он голос премьера. — Что случилось, Андрей?
— Не телефонный разговор, Сергей Василич, — ответил Андрей. — Вы завтра прилетите в Киев — тогда все и расскажу.
— Кое-что я и так уже знаю, — сказал Соболев.
— Каким образом?
— После звонка Николая Степаныча я связался кое с кем из киевского руководства… Им, правда, сейчас ни до чего. Все стоят на ушах из-за заявления Стужи… Но десять минут назад мне позвонили и намекнули, что некий журналист попал в неприятную историю на киевском фуникулере. Это так?
— В общих чертах — так.
— Немедленно прекращай расследование, Андрей.
— Почему, Сергей Васильевич?
— Я приглашал вас поработать. Но не под пулями. Немедленно прекращай расследование… Я не хочу иметь на совести ваши трупы.
— Давайте, Сергей Васильевич, мы все это обсудим завтра.
— И обсуждать нечего, Андрей Викторович. Расследование закончено.
Обнорский положил трубку, выпил глоток коньяку… Но снова зазвонил телефон. Он вздохнул и взял трубку.
— Алло?
— Господи, Андрей, — сказала Галина. — Где ты пропадаешь? Я звоню тебе на мобильный, я звоню сюда… Твои орлы темнят, путаются… Что у тебя случилось?
— Все в полном ажуре…
— А где ты был?
— Это ревность?
— Может быть, и ревность… Я же чувствую, что Повзло мне врет.
— Он не врет. Он просто проявляет мужскую солидарность.
— Ах, даже так? Ладно, разберемся… Ты придешь сегодня?
— Извини, но сегодня не могу. Я очень устал.
— Ну вот! А я тебя жду.
— Завтра, Галя, завтра. Ты извини, — Обнорский положил трубку, посмотрел на коллег.
— Ну-с, господа инвестигейторы, слухайте сюды.
Рассказ Обнорского был сух, полностью лишен эмоций, лаконичен. Он излагал только факты и не давал никаких комментариев. Напоследок сказал:
— Соболев считает, что расследование необходимо прекратить.
— … твою! — сказал Коля.
— Спокойно, Коля. Все оценки и решения будем принимать завтра. Сейчас есть более насущная задача.
— Какая? — спросил Родион.
— Возле Филармонии брошен автомобиль. Нужно его пригнать.
— Сейчас мы сгоняем за ним, — кивнул Родя.
— Вместе пойдем, — ответил Андрей.
— Да ладно, ты-то отдыхай.
— Рад бы, но не могу. Потому что хочу посмотреть все на месте. Я уронил там телефон… Не исключено, что дружбаны мои — загонщики — тоже что-нибудь обронили. Надо поискать.
