Кажется, голос был знакомый, но вспомнить, чей, она не смогла…
— Здравствуйте, — механически произнесла Алена.
— Меня зовут Андрей Серегин, я журналист из Питера… вспомнили?
— Ах да… да, конечно. Говорят, вы закончили свое расследование и улетели уже.
— Да, мы тоже так думали, — сказал Обнорский. — Но открылись такие обстоятельства, что пришлось вернуться и продолжить…
— Вы сказали: «пришлось вернуться»… Вы в Киеве?
— Я у вашего подъезда, Алена, внизу, у консьержки.
— Внизу? У консьержки?
— Да, Алена… я внизу. Со мной мой коллега Александр Зверев. Нужно поговорить.
Несколько секунд она молчала, потом спросила:
— Что-то случилось?
— Случилось, — ответил Обнорский и замолчал. Он осознанно держал паузу, понимая, что этот короткий ответ: «Случилось», — встревожил женщину. И сейчас она лихорадочно пытается сообразить: а что случилось? Что случилось такое, ради чего Обнорский, улетевший вчера в Санкт-Петербург, срочно вернулся и сразу пришел к ней?
— Это срочно? — сказала она. — Я, собственно, очень устала…
— Это в ваших интересах, Алена, — перебил Обнорский. — Мы поднимаемся.
* * *
Когда Обнорский со Зверевым поднялись, Алена все еще была в шубке. Из кухни выглядывал кот, негромко урчал холодильник — «филиал» таращанского морга. Алена выглядела очень бледной и как бы постаревшей.
— Проходите, — сказала она. — У меня, правда, не прибрано…
— Это не важно, — ответил Зверев.
Они разделись, прошли в комнату. Сразу встретились глазами с улыбающимся Горделадзе в рамочке на столе.
— Кофе? — спросила хозяйка.
— Нет, спасибо.
Алена сняла наконец шубку, надела домашние тапки в виде бегемотиков и вошла в комнату. Села в кресло, разгладила на коленях клетчатую юбку, вопросительно посмотрела на Обнорского, потом на Зверева. Взгляд означал: ну и зачем вы явились? Что вам от меня нужно? Вы улетели — и слава Богу… Зачем вы снова здесь?
— Мы пришли к вам за правдой, Алена Юльевна. — сказал Андрей.
— За правдой? Я не понимаю… Вы пришли за правдой?
— Да. Лжи мы уже наслушались достаточно, — сказал Сашка.
— Что это означает? Как мне понимать ваши слова?
— Буквально, Алена. Мы хотим услышать правду об исчезновении вашего любовника Георгия Горделадзе… Мы многое уже знаем сами. Но хотим услышать это от вас. Так будет правильно.
— Уходите, — сказала она, поднимаясь. Обнорский и Зверев переглянулись.
— Мы уйдем, — сказал Андрей. — Но завтра же я соберу пресс-конференцию и расскажу о вашей, как минимум, странной роли в истории исчезновения Георгия.
— Убирайтесь вон, — повторила она. Зашипел кот. Зверев достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и положил его на стол: — Не хотите взглянуть на это, Алена Юльевна?
— Что это? Что это за бумажонка?
— Это копия квитанции на ремонт ваших часов, — ответил Зверев.
— Каких часов?
— Вот этих самых — в роскошном штурвале. Которые якобы были в ремонте шестнадцатого сентября.
— Почему «якобы»? — спросила она озадаченно. Зверев покачал головой:
— Ax, Алена Юльевна, Алена Юльевна… Как все это наивно. Вы ведь, наверно, фильмы про шпионов смотрите? Или в детстве смотрели? В детстве-то уж наверняка смотрели…
— При чем здесь фильмы про шпионов? — Обнорский взял у Зверева листок, развернул и сказал:
— В фильмах про шпионов любят проталкивать такую мысль: шпионы попадаются на мелочах… Банально, но, в сущности, верно. Я, Алена, обратил внимание на ваши часы. Странно, что никто, кроме меня, не обратил на них внимания. Впрочем, они так нагло стоят на самом виду, что никто на них и не смотрит… Верно?
— Зачем вы все это мне говорите, Обнорский?
— Я объясню. Вы многократно говорили неправду, но уличить вас было затруднительно: горел фонарь — не горел фонарь? Покупал Георгий «Китикэт» — не покупал? Я и попросил Александра Андреича проверить: а когда часы были в ремонте? Киев — город большой, часовых мастерских — сотни. Но Зверев здраво предположил, что удобней и проще всего воспользоваться мастерской, которая ближе к дому… Верно?
Алена пожала плечами. Зверев усмехнулся и сказал:
— И буквально в пятистах метрах от вашего дома я нашел «Ремонт годинников свiтовых фiрм». А мастер там оказался такой педант, что хранит все квиточки за год… И ваш квиточек, Алена Юльевна, он тоже хранит… Вот копия квиточка. Из нее следует, что ваш «штурвал» действительно был в ремонте. С четвертого по одиннадцатое сентября.
— Я получила его позже, — сказала Алена.
— Да, верно… Вы получили его тринадцатого, — ответил Зверев. — Вот взгляните, — он показал ксерокс Алене, — отметочка часовщика.
— Ну и что? — выкрикнула Алена. — Ну и что?
— Да ничего, Алена Юльевна. Ничего… кроме того, что вы солгали. Ложь выглядит будто бы маленькой, будто невинной даже. Но, как завещал нам папаша Мюллер — маленькая ложь порождает большое недоверие. И завтра мы собираемся обнародовать наше открытие… Мне кажется, что ваш кристальный облик жертвы несколько потускнеет и ваши коллеги зададутся естественным вопросом: если Алена Затула лжет, то, видимо, ей есть что скрывать? Алена снова села в кресло, спросила:
— Чего вы хотите от меня?
— Правды, Алена, — сказал Обнорский. — Только правды.
Она молчала, комкала в руках носовой платок. Обнорский выдержал паузу, потом сказал:
— Что было во втором пакете? «Дипломат», который Георгий похитил двадцать восьмого июля в камере хранения на вокзале?
Алена вздрогнула, сжалась в комок и посмотрела на Обнорского испуганно… Так, как будто он ударил ее. В некотором смысле это так и было. На такой эффект Обнорский со Зверевым и рассчитывали. Рассуждения о часах были только подготовкой к главному удару — нельзя же всерьез рассчитывать на то, что Затула начнет «колоться» из-за ксерокопии квитка. Квиток — это, в сущности, мелочь. Разговор о сроках получения часов из ремонта имел характер отвлекающего маневра… за которым последовал главный удар.
— Что было во втором пакете? «Дипломат»? «Дипломат» из камеры хранения?
— Нет, — ответила Алена тихо. — «Дипломат» Георгий выбросил.
— Но содержимое «дипломата» оставил? — быстро сказал Зверев.
— Откуда вы знаете? Откуда вы это узнали? Про тот «дипломат» знали всего три человека.
— Что было в «дипломате», Алена? — спросил Обнорский. — Документы?
— Нет, — сказала она. — Там были кассеты. Кассеты Стужи.
* * *
