А вот последнего майору Мышлаевскому говорить и не стоило! Как гласит китайская мудрость: «Не буди в женщине тигра – он всегда просыпается злым и голодным».
Полина резко поднялась, обошла вокруг стола и влепила заместителю начальника ОРБ звонкую пощечину. Пару секунд полюбовавшись произведенным эффектом, она как ни в чем не бывало вернулась и села на прежнее место.
Хорошо, что «особистам» личное оружие на постоянное ношение не выдается. Судя по налитым кровью глазам Мышлаевского, в эту секунду он вполне мог и шмальнуть. Кстати, Ольховская немного ошиблась – как раз сейчас она невольно и совершила тот самый «катаклизм», который при благоприятных обстоятельствах вполне мог сподвигнуть майора на «пренебрежение своими должностными обязанностями».
– Чтобы завтра. К десяти утра. У меня на столе лежали две объяснительные, – придя в себя, отрывисто заговорил Мышлаевский. – Первая: по факту персональной расшифровки при наблюдении за объектом «Ребус». Вторая: по факту близкого знакомства с Ладониным Игорем Михайловичем. Дополнительно указать причины, побудившие к подаче рапорта о переводе из отдела установки в отдел наружного наблюдения.
– Да какие же еще могут быть причины? Естественно, овладение формами и методами ведения НН как на открытой местности, так и в закрытых помещениях, с целью дальнейшей передачи полученных знаний криминальным элементам.
– Вон отсюда, стерва!! – завопил Мышлаевский и шарахнул кулаком по столу так, что из подпрыгнувшей пепельницы разлетелись окурки.
– Вот и поговорили, – устало сказала Полина.
Она вышла из кабинета, аккуратно прикрыла за собой дверь и отправилась писать. Нет, не объяснительные, а рапорт на увольнение. «Прошу уволить со службы меня, капитана милиции, Ольховскую Полину Валерьевну, по собственному желанию…» И – далее по тексту…
Через полчаса Полина вышла. Нет, не «выскочила на истерике», «не побрела, ничего и никого не видя вокруг», как это в схожих ситуациях бывает в романах. Она просто вышла на улицу с обычной в таких случаях расторопностью. По пути пару раз кивнула коллегам. Уже на выходе из конторы ее тормознули, поинтересовались, «удалось ли ей что-то узнать?» Полина почти не соврала, ответив: «Стрингер вызвал необратимые изменения». В данном случае она, и правда, не соврала. Не соврала… о компьютере.
Ольховская шла по улице в сторону кафе, в котором через полчаса они должны были встретиться с Ладониным, и ни о чем не думала. В ее голове даже не стояла последняя, ставшая итоговым водоразделом в ее отношениях с «наружкой», фраза: «Мне лидеры ОПГ что-то подарков не делают!»
Полина просто шла, и между стенками ее черепной коробки в этот момент не было сейчас ничего, чему свойственно размышлять и чувствовать. Так, знаете ли, небольшое пространство, разве что чуть прокуренное. Она добрела до сквера и, наконец, поняла: «Точно, необратимые изменения». А пустота все не заполнялась. Высказаться не хотелось. Посему она побрела дальше.
Ровно через пять минут Полина неожиданно вскрикнула и ухватилась за лицо. Оказалось, что она со всего маху и очень уверенно долбанулась в стеклянную дверь до боли знакомого заведения. Вот теперь ее мозг заработал правильно: «Боже! Сейчас вспухнут губы и нос. На кого я буду похожа!»
Ольховская кинулась в сторону уборной. Один из сидящих за столиком парней проводил ее взглядом, захохотал и тут же получил подзатыльник от своей девушки. По этой явно супружеской парочке было ясно видно, кто в их доме хозяин.
Полина открыла холодный кран и, прижимая ладонь к лицу, наклонила голову. Через некоторое время она осмелилась взглянуть на свое отражение: верхняя губа стала полной дурой. И вот только теперь Полина расплакалась.
– Тут, кроме тебя, никого? – вдруг услышала она над ухом голос Ладонина.
Оказывается, он уже ждал ее в кафе и все видел.
– Ты что, обалдел?! – развернулась Полина.
– У-у! – прогудел печально Ладонин, стараясь чуть прикоснуться к ее губам.
– Не надо на меня смотреть. Пожалуйста! – Полина отвернулась.
– А на кого мне прикажешь смотреть-то? – улыбнулся Ладонин.
Он взял ее за руку, и они тихонько вышли, присев за столик Ладонина.
Понятливая официантка принесла лед в полиэтилене. Впрочем, об этом заблаговременно распорядился Игорь. Ольховская сидела напротив него, пытаясь прикрыться прозрачной материей.
– Я так понимаю, что ты получила от конторы все, что тебе причиталось? – спокойно произнес Игорь, разламывая пирожное «Графские развалины».
– Что, позвонили уже? – недовольно огрызнулась Полина.
– Никто мне не звонил, – удивился Ладонин. – Ты же сама говорила, что руководство намекает на некий неприятный разговор. А что за разговор, понять было немудрено – нездоровые связи с ранее почти судимыми, давно и окончательно зарекомендовавшими себя отрицательно.
– А откуда ты?… – ошарашенно отняла лед от губ Полина.
Ладонин заржал. Ольховская посчитала, что этот гомерический гогот относится к ее внешности, и едва не зарыдала, отвернувшись.
– Ну, чего ты?! – потрепал ее по волосам Ладонин. – Это я о связях!.. Они ведь так говорили?
– Ой, только не надо делать вид, что ты угадал! – не поверила Полина.
– А я вовсе не угадал. Просто в твоем случае все крайне примитивно и предсказуемо, за исключением ошибок. Как-то: я, брат бандита, сам почти бандит, но в данный момент характеризующийся положительно.
– Я передам, – съязвила Полина.
– Не стоит. Все равно не поверят, – хмыкнул Ладонин. – А сейчас я, без твоего позволения, озвучу тебе тезисы, только что выслушанные тобой от своих (упаси, Господи!) коллег.
Ладонин собрал крошки от «развалин» на край блюдца и, нагнувшись к столу, слизал их языком.
– Итак: только что ты разговаривала с самыми консервативными представителями руководства.
– Он был один, – поправила Полина.
– Неважно. Твой собеседник сам по себе человек, возможно, хороший, вот только такие люди остались далеко в прошлом. Им очень по душе образ следователя Знаменского, в который сами они не верят (поскольку знают, как устроены реалии) и в которые верить не хотят. Но при этом они руководствуются исключительно «бериевским» тезисом: дыма без огня, тем более в разведке, не бывает. Так?
– Допустим.
– Также им бальзамом на душу такие чугунные фразы, как «чистота рядов» и прочая, заканчивая – «жизнь прожить – не поле перейти». Но на них за это обижаться не стоит, потому как это все равно что обижаться… скажем… на Николая Островского. Единственное, чего они не знают, либо не понимают, так это того, что при случае Система обойдется с ними точно так же. Не веришь?… Приведу пример. Представь, кто-нибудь из ваших живет рядом с моим загородным домом и по выходным халтурит на покраске моего забора. В какой-то момент ваше УСБ выдергивает его и спрашивает: «И не совестно тебе, товарищ подполковник, красить заборы бандюганам?!» При этом, заметь, спрашивает какая-нибудь штабная, пороху не нюхавшая и всю жизнь умевшая отлично устроиться сволочь! Естественно, подполковник не выдерживает: «Так платите больше!» А в ответ получает: «А тебя никто и не держит!» И вот старый разведчик выходит, утирая слезы обиды. При этом приговаривает: «Как же так?! Я столько лет верой и правдой!»… Самое ужасное, в данном случае он считает, что с ним так обошлось государство. Ни хрена! Это его просто оскорбила «штабная» сволочь. Пойми, Полинушка, государство – это вообще матрица! Его нет! Есть люди и есть «нелюди». Следишь за мыслью? Я пока ничего не исказил?
