Как ни странно, но и жулики, зарабатывающие себе на жизнь из чужих карманов, придерживались аналогичного взгляда. Их язык тоже был по-настоящему жаргонным, сочным и едким – профессиональный филолог оценил бы его наверняка. (Тем паче что раскрученное СМИ хамское щебетание нынешних авторитетов если и представляет научный интерес, то лишь для социологии.) И вообще – скажите, как может сравниться «скокарь» со «щипачом», если карманник ворует постоянно, ежеминутно? Многие воры были в прямом смысле этого слова больны «кармано-манией». Между прочим, это термин психиатров, а отнюдь не литературный. Не случайно старая традиция ортодоксально утверждала: «Вор – синоним карманнику». О чем бишь мы это? Да о том, что личный сыск и воровство не противоречивы, а противоположны.
Виктор Ильич вышел на пенсию в 1998 году. Вернее, его торжественно ушли, ибо дольше, чем он, могут себе позволить служить лишь полковники и генералы – в конце концов, поставить свою подпись на приказе можно и артритной рукой.
Пока позволяло здоровье, пенсионер Голубев регулярно мотался в родное управление, где он на общественных началах барражировал в рейдах по Невскому и прилегающим к нему улицам, учил уму-разуму молодежь, «воспитывал» знакомых карманников и периодически пил водку с руководством и старожилами отдела. Столь активная пенсионная жизнь в одночасье прекратилась пару лет назад, когда у Голубева обострилась застарелая болезнь ног. После этого радиус его передвижений ограничился близлежащим универсамом и ларьком «24 часа». Но болезнь прогрессировала, и в последние месяцы Виктор Ильич из дома практически не выходил. Именно за эти пару месяцев он здорово сдал – кипучая оперская натура жаждала действий, простора, наконец, адреналина. А какие могут быть действия и адреналин в двухкомнатной «брежневке» на девятом этаже?
– …Вы уж меня, хозяева, извините, но я сегодня с пустыми руками. Разве что вот, – виновато улыбнулся Нестеров, выкладывая на кухонном столе купленные для Ольги яблоки.
– Ты эти свои церемонии, товарищ подполковник, брось. Мы с Петровной, хоть и не олигархи, но раз в месяц гостя принять в состоянии. Тем более вчера моя старуха пенсию получила.
– А я вот сейчас кого-то как шваркну половником да по-лбу, – шутливо вскинулась Алена Петровна.
– Это за что же?
– Да за старуху. Ты меня, Витенька, с собой не ровняй. Я – женщина видная. Мне, между прочим, до сих пор на рынке мужчины комплименты делают.
– На рынке – это черные, что ли?
– Разные. Ты, Саша, садись. И яблочки свои убери, дочке отнесешь. Кстати, на днях видела ее – такая красавица вымахала, вылитая мать… Значит так, господа офицеры: если чего-то существенного желаете, то надо полчасика подождать. А так, на скорую руку, можно яишенку сообразить, салатик зеленый.
– Нам, мужикам, Аленушка, желательно побольше витамина «Цэ». Сальце, маслице, винце.
– А я не тебя, я гостя спрашиваю. Про твои гастрономические вкусы я и так все знаю.
– Давайте яишенку, – из вежливости согласился Нестеров, который очень не любил, когда вокруг его скромной персоны начиналась нездоровая суета.
– Ну, эдакое мы и сами смастырить горазды, – сделал вывод Голубев. – Так что давай-ка ты, Аленушка, ступай в комнату, сериальчик включи, а мы уж тут с Сашей на кухне сами управимся. В кои-то веки по-холостяцки, как говорится, «раз в жизни спокойно», посидим… Только сначала вот что: ты нам сюда бутылочку, ту самую, принеси.
– Ишь, какой шустрый, «принеси». Саше-то, положим, можно и выпить чуток, а вот тебе… Сашенька, я очень тебя прошу, ты тут проследи за ним. Ему же врачи категорически запретили. Хотя бы месяц надо пару курсов прокапать.
– Начинается, – протянул Виктор Ильич. – И хочется, и чешется, но мама не велит. Ты, Алена, не анализируй, ты бутылку тащи. А мы тут с товарищем подполковником сами разберемся.
– Знаю я, как ты разберешься, – делая вид, что сердится, сказала жена и через пару минут вернулась с початой бутылкой дорогущего «Курвуазье».
Судя по времени отсутствия Алены Петровны, бутылка была спрятана со знанием дела.
– Получите, господа офицеры. И постарайтесь не злоупотреблять…
Чуть отстраненно наблюдая за разворачивающимся перед ним супружеским диалогом, Нестеров в очередной раз поймал себя на мысли, что завидует этой семейной паре. Черно-белой завистью.
Голубевы жили что называется душа в душу и на следующий год собирались отмечать серебряную свадьбу. Но не в дате было дело, хотя сама по себе она, безусловно, внушала уважение. Просто Алена Петровна, по мнению Нестерова, была образчиком настоящей милицейской жены. Такой, с которой не то что огонь и воду – космос пройдешь, походя оставляя следы на пыльных тропинках далеких планет. Самое удивительное, что, став однажды женой опера, Алена Петровна продолжала оставаться ею даже сейчас, когда оба супруга вышли на пенсию. Именно этот стаж дорогого стоил. Может быть, это чувствовала и Ирина, которая всякий раз находила тысячу отговорок, чтобы не идти с мужем в гости к соседям с девятого этажа?
Кстати, история знакомства опера «карманного отдела» Вити Голубева и тридцатидвухлетней «разведенки» Алены Морозовой заслуживает отдельного если не романа, то уж романа, точно.
Рассказ о том, как опер Витя Голубев познакомился с Аленой (в девичестве – Морозовой)
17 августа 1980 года в служебной столовой Управления Октябрьской железной дороги Витя Голубев взял половинку горохового супа за 7 копеек, порцию сарделек счетом полторы и липкий граненый стакан напитка «Солнечный» противоречиво-светло-желтого цвета. Кинув на изогнутый алюминиевый поднос шесть кусков хлеба, он, чуть нахохлившись, уселся за одинокий в крошках стол. Разжевать кожу свиньи мужского пола Витя не смог и, оглянувшись градусов на восемьдесят влево, сплюнул ее обратно в тарелку. Щетина нырнула и тут же выскочила обратно – тонуть в гороховой похлебке свиная кожица категорически не желала. При ближайшем рассмотрении на ней явственно проступали пупырышки, из чего следовало, что после смерти хряка обжигали паяльной лампой. С сарделькой также пришлось помучиться: она никак не ломалась вилкой, а лишь тягуче плющилась, раздвигая стремящуюся на волю картофельную муку. Напиток «Солнечный» напомнил Вите теплую недокипяченую воду с остатками засохшего варенья в банке. Если бы Голубев учился в университете, то вкус этого «десерта» вызвал бы у него ассоциации со стройотрядом. Но Витя не учился нигде, кроме вьющихся проходных дворов с остатками затоптанных блокадных грядок. Изгнанный из ремеслухи, Голубев по комсомольскому призыву попал в рядовые милиционеры. Через полтора года ему присвоили звание сержанта, еще через год – старшего, а еще через семнадцать – старшины.
Витя заскучал и стал смотреть прямо. Но там не было ничего интересного, поскольку прямо он видел лишь опустевшую столовую да скучную документальную фильму. Дело было, конечно же, не в дохлом хряке! Гораздо хуже другое – за целый день, а сейчас часы показывали уже 18:03, в центре города он не увидел ни одного щипача. Сначала это его поразило, затем насторожило, а потом задело и травмировало. Представьте: Первомай, репродукторы, сбор у школы, кучи и кучки людей, размноженные портреты Политбюро, похожие друг на друга, дешевые бутерброды с редкой колбасой, переход через Дворцовый мост, взрыв блекло-розового надувного шарика в руках одноклассника. И вот вы на миг зажмуриваете глаза, затем раскрываете веки, чтобы улыбнуться, и – БАЦ!!! Ни одного человека на площади. Да что на площади – вообще вокруг ни одного! И как тут не вспомнить дьявола?… Точно такие же чувства колыхали сейчас и Витю.
