Люди, сидевшие в джипе, так увлеклись этим маневром, что не обратили внимания на загоревшийся перед мостом зеленый, на сигнал которого со стороны Елагина острова парами двинулась группка детишек, ведомая воспиталками, вооруженными сигнальными флажками. Водитель «семь-три-седьмого» мгновенно оценил ситуацию и понял, что через пару-тройку секунд процесс примет необратимый характер – и все, «уноси готовенького». А то и парочку-другую «готовеньких».
В первое мгновение Кривицкому инстинктивно захотелось увернуться и уйти влево, благо в этот момент встречная полоса была свободна и лобовым столкновением не грозила. Но тут же он сообразил – не факт, что «Тахо» успеет, либо захочет повторить сей маневр, а времени на то, чтобы затормозить, у них уже на оставалось. Между тем детские лица, которые еще пару секунд были едва различимы, надвигались навстречу с пугающей обреченностью: вот уже воспитательница, обернувшись на гул «лошадей», беззвучно вскрикнула и выронила из рук флажок, вот уже…
И тогда Коля Кривицкий, безо всякого согласования с бригадиром, принял решение. Собрав всю свою волю в кулак и крикнув: «Народ, прижмись!», он крутанул руль и со всего размаха впечатался в бронетанковую крепость так и не сбросившего скорость джипа, в левую его бочину – «Помойтесь, ребята!»…
Много позже, когда закончатся служебные проверки и разбирательства по факту ДТП, когда окончательно и бесповоротно будет доказано, что, не соверши Коля сей маневр, то жертв среди детишек было бы не избежать, когда сам Коля выйдет из больницы, а у Пасечника наконец срастется рука, когда бывший красавец цвета «кофе с молоком» «семь-три-третий» «Форд» будет списан, как непригодный хлам и уйдет зятю начальника гаража за смешную сумму в 10 тысяч рублей, когда… Короче, когда произойдет еще очень много самых разных «когда», в Петербург по специальному поручению редакции приедет корреспондент малоизвестного (потому как ведомственного и секретного) милицейского журнала, раз в квартал рассылаемого по оперативно-поисковым подразделениям страны. Корреспондент приедет писать очерк о герое-водителе, который, рискуя своей жизнью и жизнями своих товарищей по экипажу, спас от неминуемой гибели детсадовских малышей.
– Скажите, – спросит он смущающегося Кривицкого, – о чем вы подумали в тот момент, когда приняли решение идти в буквальном смысле на таран машины с преступниками?
– Так, а чё там было думать? – искренне удивится Коля. – Все, подумал, пиздец машине – где «Тахо», а где мы?…
– А еще о чем вы подумали? Вы же понимали, что столкновение могло обернуться летальным исходом? Знаете, многие говорят, что в такие секунды перед глазами пролетает вся жизнь, как одно мгновение?
– Не, жизнь не пролетела, врать не буду. Я, помнится, подумал, что начальник гаража теперь мне точно новую машину не даст – «Форда» как раз через неделю на капиталку собирались ставить. А еще подумал: хоть бы тринадцатой не лишили, потому как за ДТП могут. Причем, хоть ты прав, хоть виноват.
– Ну, хорошо, а что было непосредственно после столкновения? Когда вы поняли, что все члены экипажа остались живы?
– Так, а что было? Вытащили нас с Григорьичем. Наши же «грузчики», которые с задней парты, и вытащили. Еще Виталик помог, это из экипажа Эдика парень. Я смотрю: мать моя, женщина! Половину морды напрочь снес. Подвеска, движок – все в хлам. Руль, так тот вообще погнулся, а геометрия кузова – полный трындец. Опять же обе двери справа менять надо. Все, думаю, теперь точно без тринадцатой останусь.
– А потом?
– А потом у меня чего-то голова куда-то стала отъезжать, поплохело резко и дальше уже ни фига не помню. Очухался только в больнице. И то – на второй день…
Вот такое будет первое, да, наверное, и последнее в Колиной жизни интервью. Но это потом, а пока…
Пока в сложившейся ситуации «семь-три-третий» сделал все, что мог.
И пусть, кто может, сделает больше!
19:18 мск
Глухоозерское шоссе. Где-то в районе Обводного канала. 735-й экипаж.
– …Эдик! Хоть ты-то можешь объяснить, что там у «семь-три-третьего» произошло? Диспетчер несет какую-то пургу, а до Нечаева мне никак не дозвониться… Что с ребятами? Вы их видели?
– Видели. Проскочили мимо на бреющем полете.
– И что там?
– Вроде все живы, но подробностей, честное слово, сам не знаю. Мы там своего «грузчика» выкинули на подмогу… Короче, все, что могли, потому как начальство визжит одно – Ребуса тянуть, не бросать… Во, по встречке «Скорая» проскочила. Наверное, туда, к нашим.
– Вы сами где сейчас?
– С Каменноостровского моста ушли на Песочную. Гонит, сука, как умалишенный. Боюсь, при такой езде без эпитафий мы тоже не обойдемся. В общем, Сергеич, если с нами такая же, как с Пасечником, хрень приключится, будь другом, напиши на моем могильном камне кратко, но емко: «Родился и умер от дырки в резине».
– Не кипешуй, Эдик. Помни, Чип и Дейл в нашем лице спешат к вам на помощь. Кстати, я уже отдал по экипажу своего боевого корабля команду «Приготовить пиво и графит». Советую тебе сделать то же самое.
[29]
– Боюсь, пивом здесь не обойдется – не тот масштаб… Блин, мужики, давайте, и правда, поскорее. А то нам в свете последних событий одним тут совсем тоскливо…
19:42 мск
Конногвардейский бульвар. Где-то в районе площади Труда. 737-й экипаж.
Если не знать, что в данный момент Ребус поставил цель, во-первых, оторваться от преследования «наружки», а во-вторых, спешно покинуть город, то можно было подумать, что люди, сидящие в роскошном «Лэнд Ровер Дискавери», совершают обзорную экскурсию по городу. Черная Речка, Петроградка, Васька, Мост Лейтенанта Шмидта… За последние полчаса вектор движения Ребуса был столь причудливо и столь же многократно преломлен, что предугадать его последующее направление не мог не только из последних сил висевшей на хвосте «Ровера» «семь-три-седьмой», но и экипаж Нестерова. В душе матерящийся Паша Козырев, все более и более раздражающийся от порою дельных, а порой не очень, «маршрутных» советов бригадира, неуклонно продолжал длившееся уже второй час преследование.
На Конногвардейском бульваре «Ровер», наконец, стал притормаживать. «Грузчики» Каргина, которые уже давно не маскировали своих действий и сейчас откровенно работали по принципу «главное – не потерять», вслед за ним вынуждены были повторить этот же маневр. Причем водитель «семь-три-седьмого» Дима Устинов сделал сие с заметным облегчением: руки, несколько часов не выпускавшие штурвал, давно налились свинцом и сейчас мелко дрожали.
