– М-да, тоска, Анфиса.
– Тоска, Раиса, – подтвердил Козырев.
– Черт с ним, с покупателем. Хоть бы сам объект на свет, вернее, на Просвет божий выглянул. За пол-литрой там в магазин смотался. Или к бабе в гости. Все какая-то движуха.
– Или кота закопал, – как вариант предложил Паша.
– Или кота, – равнодушно согласился с ним бригадир.
Историю «за кота» в свое время Каргину по пьяни рассказал эфэсбэшный куратор наружки. Со слов старого чекиста, в свое время очень много хлопот питерским комитетчикам доставлял атташе по культуре консульства Франции. В КГБ откуда-то узнали, что дипломат занимается шпионской деятельностью, а посему решили во что бы то ни стало эту деятельность пресечь. Но иностранец держался настороже и не давал им для этого ни малейшего повода. За французом и его русской подругой была установлена постоянная слежка. И вот однажды на видеокамеру удалось заснять, как парочка посреди ночи выходит из дома, направляется в ближайший детский садик и что-то закапывает на его территории. Утром опергруппа выехала на место, произвела раскопки и обнаружила… труп кота. Чекистов, понятное дело, охватила легкая грусть. Однако их начальник, напротив, обрадовался страшно. Ведь, похоронив животное в неположенном месте, иностранец совершил на территории Российской Федерации административное правонарушение! В общем, МИД честь по чести направил в консульство Франции соответствующее представление, и в результате шпиону-дипломату все-таки пришлось покинуть нашу страну.
– …Все, Пашка, больше я жрать не могу, – сказал Каргин, вставая и отряхиваясь. – Пойду ноги разомну. Сменю пацанов по очереди, пусть тоже похавают. А то вон Юрка, поди, совсем на слюну изошел, на нас глядючи.
– Давай, гони его сюда. У меня в машине сыр остался и полбатона со вчерашнего лежит.
– Ага, как же, будут они черствый батон жрать! Это ж новое поколение. Им шаверму подавай. На крайняк – хот-дог. Как говорится, скажи мне, что ты ешь, и я скажу, кто ты.
– Не, скорее: «…и я скажу, сколько ты получаешь», – поправил Козырев.
– Да ты, брат, философ! Так, глядишь, я скоро за тобой записывать начну.
– Ты бы меня лучше на премию квартальную записал…
– Во, я про то и говорю – натуральный философ! Какая премия, Пал Андреич, побойтесь Бога? У нас в минувшем квартале по установленным связям «минус двенадцать», а по уликовым – «минут семь».
– Выходит, плохо молодежь учите, товарищ бригадир.
– Угу, выучил одного такого на свою голову.
– И что?
– А то, что хамит старшему без зазрения совести. Видать, забыл народную наружную мудрость…
– Это какую?
– А такую, что «не спорь с начальством – денег не будет»… Все, Паш, хорош. Я к ребятам, а ты пока прибери этот наш срач – неудобно как-то. Может, нам еще и завтра здесь пастись придется.
– Типун тебе на язык.
– Типун не типун, а что-то не нравится мне эта пьеса в трех актах без антрактов…
Козырев собрал остатки импровизированного караван-сарая, убрал в багажник и нырнул в салон на раскалившееся водительское сиденье. Закурил, глянул на часы – оказывается, больше половины смены они уже отработали. Вернее, отмучились. Паша терпеть не мог подобную «стоячую» работу – в такие дни время тянулось, как резиновое. А если и случалась под конец какая-то веселая карусель, то, как правило, заканчивалась она паручасовым зависанием. А за переработанные часы платить в конторе исторически было не принято. Да и не в этих копейках дело – просто всякий раз рушились какие-то личные планы, летели к черту былые договоренности, срывались встречи. Это ведь только Светка Лебедева да Лямин могли понять, войти в положение, потому как были свои. (Плюс Михалева, хотя это и грубое нарушение всех существующих на сей счет инструкций.) Всем же остальным приходилось что-то врать, что-то такое выдумывать…
А вот Лямин вспомнился совсем некстати. «Через час будет, гад такой, сидеть в обитом бархатом кресле и черную икру вискарем запивать, – подумалось Паше, – Причем наверняка устроится где-нить рядом с Полиной. И будут они дружески болтать, хохотать. А то и начнут перемывать косточки ему, Козыреву. Почему бы и нет, собственно?» И хотя в данном случае Лямка был абсолютно не виноват («Его пригласили – он и пошел. Точно так же и тебя, дурака, приглашали – если б захотел, поменялся сменами и тоже поехал, ведь так?»), в эту минуту зол был на него Паша до неприличия. Хорошо еще, что от черных завистливых мыслей обратно на землю его очень скоро спустил неожиданный и резкий хрип станции…
Экипаж запрашивал дежурный с «центральной усадьбы», а, как известно, в рабочее время от него редко можно услышать что-нибудь хорошее.
– «Семь-три-седьмой», «семь-три-седьмой», ответьте центральному диспетчеру!
– На приеме «семь-три-седьмой», – откликнулся Козырев, слегка подкручивая ручку громкости и одновременно заглушая неуставные УКВ-шные рок-н-ролльные волны.
– Ваша настроечка?
– На складе.
– Понял вас. Для вас выписана новая путевочка. Снимайтесь со склада и направляйтесь в Кавголово.
– Ку-уда?
– В Кавголово. А бригадиру срочно отзвониться в контору «семь-ноль-седьмому».
– Ну вот, блин, накаркал, – не выдержав, ругнулся Паша.
– Что? – немедленно откликнулся диспетчер.
– Я говорю, «семь-три-седьмой» понял вас. Нам в Кавголово и отзвониться.
– Срочно отзвониться!
«Да в курсе я, в курсе… У вас, ежели что приспичит, так всегда все срочно».
* * *
Полина Ольховская второй час прихорашивалась перед зеркалом. В данную минуту она попеременно одергивала то юбку, то пиджак новенького кремового костюмчика, стоимость которого превышала ее былую ментовскую зарплату месяца эдак за три. Но совсем не деньги, выложенные Ладониным в мерцающем витринами бутике за кремовую шмотку, сейчас волновали и злили Полину. Настроение было скверным – то, что в миру обычно именуют как «не радует». А посему она в очередной раз одернула юбку и, не сдержавшись, ударила себя кулаком по бедру.
– Прекрасно выглядишь. – Ладонин, заглянувший в спальню, сделал вид, что не заметил ее раздражения. – Ты случайно не знаешь, где мои запонки? Ну те, зеленые?…
Полину всегда удивляло и даже немного раздражало паталогическое пристрастие ее мужчины к старомодным заклепкам, коих у него скопилась целая шкатулка. О существовании «сокровищницы» она узнала лишь через пару месяцев совместного проживания с Ладониным, когда нечаянно столкнула ее с заваленной ворохом галстуков полочки в гардеробе. Реакция Игоря, который до той поры не то что не кричал, а даже не повышал на нее голоса, на сей малозначительный факт оказалась совершенно непредсказуемой. Разразилась настоящая буря, причем, по мнению Полины, буря в стакане воды.
На этот раз она заставила себя улыбнуться и покорно нашла нужные запонки. Приладив их к манжетам, Ладонин поинтересовался:
