Я снова покраснела, но уже – от удовольствия.
– Ты еще про детский онанизм напиши, – буркнула Рита.
– Правильно, напиши, Оля, – взвизгнула Ника.
– Вы что, сговорились? – опешила Лаппа. – Даже этот материал – провокация.
– Правильно, Рита, провокация. А доля провокации еще ни одному приличному журналу не помешала.
Я снова с благодарностью посмотрела на Стрельцову. Мне было бы приятно любое доброе слово, от любой из лапушек, но от Ники! Впрочем, мы знали друг о друге слишком мало. Судьба по имени Лаппа свела нас вместе, но, несмотря на то, что теперь мы гордо именовали себя журналистками, каждая из нас еще оставалась в плену своей прежней профессии. Мы все были бывшие: бывший следователь, бывшая учительница, бывшая стюардесса, бывшая медсестра, бывшая бухгалтер, бывшая баскетболистка, бывшая танцовщица. Рита еще на кас-тинге успела подружиться с Пчелкиной, а Асланова, которая вечно цапалась с Никой, по той же причине сошлась с Катей. Долговязую Машу с ее фольклорными прибаутками любили все, а я на положении самой младшей для всех была Оленькой, которая вечно спешит домой. «Оленька, детка, – спрашивала меня Лаппа, – ты-то зачем полезла в Маргариты?» Терпеть не могу, когда меня называют деткой. Под сверлящим взглядом бывшей следовательницы я чувствовала себя если не преступницей, то маленькой дурочкой, которая искусно умеет притворяться.
* * *
И дернул же меня черт в тот день послушаться Настю.
Я сидела на посту, занимаясь обычными послеобеденными делами – вклеивала в истории болезней результаты анализов, заполняла журнал размораживания холодильника в процедурной, слушала принесенную из дома кассету Кашина. В ближайшие два часа все должно быть спокойно. Тихий час. Девчонки в сестринской пьют чай и сплетничают о врачах. По понятным причинам я в этих разговорах не участвую: все знают, что у меня есть сын, но никто не знает, что его отец работает в нашей больнице двумя этажами ниже. Насладиться Кашиным мне не дали.
– Доченька, мне бы обезболивающее… Опять дедок из 405-ой.
– Сейчас.
Два кубика анальгина, один димедрол, ватка со спиртом. Поправляйтесь, дедушка!
– Оля, будь другом, сгоняй в ОПК, я не успеваю! – просунул голову в двери дежурный хирург.
Не успевает, ха! Все они такие хитрые. Кому охота связываться с чокнутой Людмилой Степановной…
– Сколько?
– Литр и литр. Всего ничего!
– Эпикриз есть?
– А то как же.
Сам бы и шел в таком случае. Теперь мне предстоит выслушать, что хирурги – недоумки, им бы только человека на стол взгромоздить, крови не хватает, а плазма – тоже не ослиная моча, и где ей, несчастной, летом взять два литра тройки минус…
– Ладно, схожу.
– Олечка, ты супер!
Супер, как же. Сейчас потащится в сестринскую чаи гонять, а я бегай…
Вернувшись с вожделенными пакетами, вижу на посту напарницу – совершенно бестолковую новенькую Ирку. Глаза – как плошки.
– Ну что еще?
– Капельница…
Это значит, она опять проткнула вену очередному несчастному.
– Пошли. Когда я тебя только научу?
– Ну, Оля.
– Ладно, не ной. Смотри лучше.
Сегодня я не в настроении. Мне не до дедков, не до заведующей отделением переливания крови, не до капельниц. Егорка с утра куксился, мама ругалась, и всю ночь снился Андрей, с которым было неприлично хорошо. В этот день мне особенно надоела стойка с искусственными цветами, за которой надо торчать еще половину суток, и все больные, взятые вместе. Вот тут и появилась Настя, с которой мы дружим еще с медучилища.
– Олька! Бросай свои дурацкие анализы, смотри, что я нашла!!
Еще не легче. Моя подруга всегда полна идей, одна другой лучше.
– Анализы, между прочим, не только мои.
– Не злись, читай лучше! – верещала она, размахивая какой-то газетой и оставляя без внимания мой тонкий намек.
– Объясни толком. Что за очередная желтая пресса?
– И вовсе не желтая – «Явка с повинной»! Зайцев из 210-ой, который утром выписался, оставил.
– О, Господи, а мы-то тут при чем? Вроде никого не убивали.
– Режиссер Вортко собирается снимать «Мастера и Маргариту».
– Ну и что с того?
– А то, что он ищет исполнительницу на роль Маргариты. Неужели тебе не надоела эта больница?
Конечно, надоела. Не далее как полчаса назад. Но Маргарита…
– Всего-то и надо – сфотографироваться и отослать снимки, – не отставала от меня Настя. – Давай попробуем. Неужели тебе не хочется хоть на минуточку стать актрисой.
– Да ты совсем сдурела. Какие из нас Маргариты? Ты роман-то читала? Помнишь хотя бы, сколько ей было лет?
Настя на минуту смутилась, но тут же нашлась:
– Ну и что? Зато мы красивые. Посмотри на себя – у тебя зеленые глаза, а волосы похожи на дорогой мех.
Лесть – великая сила. Я начинаю сомневаться. А вдруг повезет? Стану знаменитой, востребованной. Он еще пожалеет… Чувствуя мое душевное смятение, Настя подливает масла в огонь:
– Учти, Клюева, может, это наш шанс. А не то так и просидим на отделении весь век с этим валежником – клизмы, уколы, капельницы.
И мы послали фотографии в «Явку с повинной» и чрезвычайно гордились тем, что они были опубликованы. Когда Настя принесла газету в больницу, мы с ней превратились в героинь дня. Оставалось только надеяться на то, что слух о нашей славе докатится до доктора Бахтина, который наконец поймет, какую жар-птицу он упустил.
Через две недели я получила приглашение на кастинг. Не знаю уж, какими критериями руководствовались его организаторы, но Насте такое приглашение не пришло. Моя подруга была убеждена в том, что все дело в сексапильности, которой она якобы не обладала.
– Глупости! – утешала ее я. – Ты гораздо сексапильнее меня. Вспомни, какими глазами смотрит на тебя новый ординатор с хирургии. Просто они там все дураки.
– Тебя-то вот выбрали, – расстроенно вздыхала Настя.
– Ну, хочешь, я не пойду?
– И не вздумай даже, расскажешь мне потом, как все прошло.
Рассказывать было особенно нечего. В узком коридоре толкалось множество молодых женщин, которые по очереди заходили в комнату с табличкой «Фотостудия». Оттуда они вылетали со смутной улыбкой посвященных и тут же попадали в плотное кольцо претенденток, жаждущих узнать, как проходила съемка и нужно ли при этом раздеваться. Как выяснялось – нужно: от будущих Маргарит требовался максимум раскрепощенности. Оказавшись в просторном помещении, где было множество осветительных приборов, я сто раз пожалела о том, что отправилась на этот кастинг. «Какая из меня Маргарита», – с ужасом думала я, глядя на свое отражение в зеркале, откуда на меня смотрела девчонка с испуганными глазами, смущенно прикрывающая руками голую грудь. Съемки проходили как во сне. «Свободнее, чувственнее, – командовал фотограф. – Ногу чуть-чуть вперед, улыбнись, распусти волосы, представь, что ты на балу у Сатаны».
