– Да, провела, – сглотнула я комок в горле. – Только ничего не получилось.
– Как?
– Не знаю. Все – чисто…
Шершнев взял из моих рук фотоаппарат, профессионально пощелкал кнопками и улыбнулся снисходительно:
– А батарейки менять не пробовали?
Я залилась краской по самое некуда. Вальку убить мало! Мог бы и напомнить…
Шершнев вынул из ящика стола дорогую «мыльницу»:
– Ну, что? Надо выручать молодого фотокорреспондента. Мне за столом остаться или к окну подойти?
Я отчаянно затрясла головой.
– Ну, не в метро же мне с вами спускаться, к своим киоскам… Киоски в крайнем случае ваш бильдредактор подставит рядом – коллаж сделает.
– У нас нет бильдредактора, – прошептала я.
– Ну, Маша, так не годится. У меня нет больше времени…
– Александр Владимирович… – чуть не задохнулась я. – Мне нужно… чтобы вы были… с Голощекиным…
Шершнев округлил глаза и внимательно смотрел на меня. Это длилось почти целую минуту.
– «Лапушки» при вас?
Я вытащила из сумки оба номера. Он долго и внимательно листал страницы.
– Губернатор на подобную съемку давала разрешение? – вдруг спросил он.
– Нет, – покачала я головой.
– И она вас не лишила лицензии? – ахнул Шершнев.
– Мы ей понравились, – вдруг с вызовом сказала я. – Она сказала, что в городе мало хороших женских журналов. И вообще – мало гендерных проблем…
– Ну, вообще-то получается, что – сплошные гендерные проблемы, – расхохотался, наконец, Шершнев. – Слишком их много, Машенька… Нина, – нажал он какую-то кнопку, – созвонись, пожалуйста, с Давидом Семеновичем, уточни, есть ли у него сегодня выступление в Джаз-филармоник. И если есть – забронируй для меня на вечер два места. – Потом повернулся ко мне: – Три тысячи экземпляров продажи в метро, для начала, вашу полковницу Риту устроит?..
* * *
На следующий день в редакции все было как всегда. Оля шушукалась с Никой в углу на диване: «А ты во сколько лет женщиной стала?.. А он? А ты? А правда, что от того, кто первым был, зависят все дальнейшие сексуальные отношения с мужчинами…»
Я с независимо поднятой головой прошла мимо. Ну вот скажу я им, что – в шестнадцать, и что это даст? Лучше я им скажу, что со следующего номера у нас тираж вырастет, вот это – да!
Но по дороге к Лаппе меня перехватила Роза.
– Машка, представляешь, Лилька нам новый вариант дизайна обложки придумала. Вот девка дает!
– Кто это – Лилька? – не сообразила я.
– Ну ты даешь! Ну, автор наш первый, помнишь?
«Здравствуй, подруга! Пишет тебе грустная и одинокая лапушка…»
– А-а, – вспомнила я. – Жена нового русского.
– Да какая разница, чья жена. Главное – помогает нам. Такую обложку в цвете разработала! Ритка до сих пор в себя прийти не может от счастья. Говорит, что с такой обложкой журнал пойдет влет, сразу тираж увеличится.
Я не успела сказать, что тираж у нас и так вырастет, без обложки, что у меня на диктофоне – интервью с Шершневым, а в кассете на пленке – пятнадцать отличных кадров Шершнева с самим Голощекиным, потому что в приемную вылетела Лаппа:
– Маш, ты здесь? Хорошо. А чего тебя давно не было? Роман новый закрутила? – хохотнула она над своей же дурацкой шуткой. – Закрутила, закрутила, по глазам вижу. Ладно, потом расскажешь… Девочки, через час к нам приедет Лиля (Роза при этих словах гордо приосанилась). Надо встретить гостью. Маш, возьми у Люси деньги, сгоняй в «24 часа» за коньячком. Катя, Оля, соберите со столов бумаги покучнее. Девчонки, у нас теперь такая обложка! Такой будет тираж! Маша, Лиля придет уже через пятьдесят минут…
Ну, конечно, Маша у вас всегда на посылках… Я нехотя взяла у Пчелы кошелек и поплелась в магазин.
На обратном пути, уже затарившись коньяком, лимонами и маслинами, я столкнулась в подъезде с миловидной девушкой. Она была высокой, стройной, в роскошном летнем костюме (мне никогда на такой не заработать), с аккуратной свежей стрижкой – волосок к волоску.
– Вы не подскажете, редакция «Лапушек»… – она внимательно посмотрела на мое лицо и осеклась.
– Пойдемте за мной, я покажу…
– Простите, девушка, я вас могла где-то видеть до этого?
– Вряд ли… – звякнула я пакетами. – Вряд ли вы посещали отроги Валдайской возвышенности в районе Псковщины.
В приемную мы вошли вместе.
– Лилия! – бросилась к незнакомке Роза (а это, как оказалось, была именно наш новый автор Лиля). – Я вас так себе и представляла. Здорово, что вы пришли.
– Рита Лаппа, – Ритка вышла вперед с протянутой рукой.
Боже, какие церемонии! Я не узнавала наших девчонок. Как будто сама Николаенко пожаловала к нам с официальным визитом. Надо еще посмотреть, что там она за обложку сварганила от скуки на своем компе.
Но с Лилей происходило что-то странное. Она, как от змеи, отдернула протянутую было руку Лаппе. Почти со страхом посмотрела на Розу. Оглянулась на меня. Задержалась взглядом на Люсинде.
– Что-то не так? – озаботилась вопросом из латиноамериканских сериалов Ритка.
– На самом деле… я могла давно догадаться, – приглушенным голосом сказала Лиля и вяло опустилась на удачно стоявший рядом стул.
Потом она еще раз вздохнула, открыла сумку и положила на стол толстый журнал. Даже беглого взгляда на цветной глянец лично мне было достаточно. Это был номер «Дамского поклонника» с Риткой на обложке и с нашими голыми задницами на постерах.
* * *
В это невозможно было поверить, но Лиля была женой… Ворошилова.
Минут пять мы посидели молча, не двигаясь. Только одна Роза, не спросясь, открыла бутылку принесенного мною коньяка и опрокинула в себя рюмку. Ритка даже бровью не повела.
Потом Лиля еще раз вздохнула и сказала:
– Девочки, если вы считаете, что я имею к этому отношение…
И тут плотину прорвало. Какая плотина – настоящий Ниагарский водопад.
…Сначала она даже любила своего мужа. Или ей так казалось. Взрослый человек, слегка лысеющий, но интересный, спортивный, легкий в общении. Он покупал ей красивые вещи, свозил на Кипр. Но, главное, давал деньги на лекарства для мамы. Лилина родительница имела редкое заболевание (таких – чуть ли не десять случаев на весь Петербург), а лекарства стоили сумасшедшие деньги. Лиля упивалась своим деловым, обеспеченным супругом, гордо вышагивая с ним на разных презентациях.
Первый «звоночек» прозвучал, когда он велел забрать ей документы из института дизайна. Лиля сопротивлялась, но муж был неумолим: «Ни к чему. Ты мне и без диплома нравишься».
