— Нет, — сказал Сэм. — Я просто хотел
испробовать на них другие доводы. Трудно поднять на восстание тех, для кого все
на свете — добро. В мозгу у них нет места для зла, несмотря на то, что они
постоянно его претерпевают. Взгляды на жизнь у вздернутого на дыбу раба,
который знает, что родится опять, может быть, даже — если он страдает
добровольно, — жирным торговцем, совсем не те, что у человека, перед
которым всего одна жизнь. Он может снести все что угодно, ибо знает, что чем
больше настрадается здесь, тем больше будет будущее удовольствие. Если
подобному человеку не выбрать веру в добро или зло, быть может, красоту и
уродство можно заставить послужить ему вместо них. Нужно изменить одни лишь
имена.
— И это, значит, новая, официальная линия
партии? — спросил Яма.
— Ну да, — сказал Сэм.
Рука Ямы нырнула в неведомую складку одеяния и тут же
вынырнула обратно с кинжалом, который он приветственным жестом вскинул кверху.
— Да здравствует красота! — провозгласил
он. — Да сгинет уродство!
На джунгли накатилась волна тишины.
Яма, быстро спрятав кинжал, взмахнул рукой.
— Стой! — закричал он.
Щурясь от солнца, он глядел вверх и куда-то направо.
— Прочь с тропы! В кусты! — скомандовал он. Все
пришло в движение. Облаченные в шафран фигуры хлынули с тропы. Среди деревьев
очутились и носилки Ратри. Сама она стояла рядом с Ямой.
— Что такое? — спросила она.
— Слушай!
И тут-то оно и объявилось, низвергшись с небес на чудовищной
звуковой волне. Сверкнуло над пиками гор, наискось перечеркнуло небо над
монастырем, стерев дым с лица небес. Громовые раскаты протрубили его приход, и
воздух дрожал, когда оно прорезало свой путь сквозь ветер и свет.
Был это составленных из двух перекрученных восьмерками
петель крест святого Антония, и за ним тянулся хвост пламени.
— Разрушитель вышел на тропу охоты, — сказал Яма.
— Громовая колесница! — вскричал один из воинов,
делая рукой какой-то знак.
— Шива, — сказал монах с расширившимися от ужаса
глазами. — Разрушитель.
— Если бы я вовремя сообразил, насколько здорово ее
сработал, — прошептал Яма, — я мог бы сделать так, чтобы дни ее были
сочтены. Время от времени я начинаю раскаиваться в своем гении.
Она пронеслась под мостом богов, развернулась над джунглями
и умчалась к югу. Грохот постепенно затих, опять стало тихо.
Защебетала какая-то пичуга, ей ответила другая. И вновь лес
наполнился звуками жизни, путники вернулись на тропу.
— Он вернется, — сказал Яма, и так оно и было.
Еще дважды в этот день приходилось им сворачивать с тропы,
когда над головами у них проносилась громовая колесница. В последний раз она
покружила над монастырем, наблюдая, должно быть, как проходят погребальные
обряды. Затем нырнула за горы и исчезла.
В эту ночь они заночевали под открытым небом, и то же
повторилось днем позже.
На третий день они вышли к реке Диве неподалеку от
маленького портового городка Куны. Здесь появилась, наконец, возможность
воспользоваться нужным им транспортом; в тот же вечер они пустились в путь на
барке, направляясь к югу, где Дива сливается с полноводной Ведрой, и далее,
чтобы добраться наконец до пристаней Хайпура.
Сэм вслушивался в речные звуки. Он стоял на темной палубе, и
руки его спокойно лежали на перилах. Он вглядывался в глубины вод, где вставали
и падали светлые небеса, звезды тянулись друг к другу. Вот тогда ночь и
обратилась к нему голосом Ратри:
— Ты проходил этим путем раньше, Татхагата.
— Много раз, — ответил он.
— Чудна Дива при тихой погоде, когдя рябит и играет она
под звездами.
— Воистину.
— Мы направляемся в Хайпур, во дворец Камы. Что ты
будешь делать, когда мы доберемся?
— Некоторое время я потрачу на медитацию, богиня.
— О чем будешь ты медитировать?
— О своих прежних жизнях и ошибках, которые содержала
каждая из них. Я должен пересмотреть и свою собственную тактику, и тактику
врагов.
— Яма считает, что Золотое Облако тебя изменило.
— Очень может быть.
— Он считает, что оно смягчило тебя и ослабило. Ты
всегда изображал из себя мистика, но теперь он думает, что ты и в самом деле им
стал — на погибель себе и нам.
Он тряхнул головой, повернулся, но не увидел ее. То ли
стояла она там невидимой, то ли отступила прочь. Он заговорил негромко, ровным
голосом.
— Я сорву с небес эти звезды, — заявил он, —
и швырну их в лицо богам, если это будет необходимо. Я буду богохульствовать по
всей земле, в каждом Храме. Я буду вылавливать жизни, как рыбак ловит
рыбу, — даже сетью, — если это будет необходимо. Я опять взойду в
Небесный Град, пусть даже каждая ступень станет пламенем или обнаженным мечом,
а путь будут стеречь тигры. Однажды боги глянут с Небес и увидят меня на
лестнице, несущим дар, которого они больше всего боятся. И в этот день начнется
новая Юга.
— Но сначала я должен какое-то время
помедитировать, — закончил он.
Он отвернулся и опять уставился на катящиеся мимо воды.
Падающая звезда прожигала себе путь по небосводу. Корабль
продолжал свой путь. Вокруг дышала ночь.
Сэм смотрел вперед, вспоминая.
Глава 2
Однажды какой-то второстепенный раджа какого-то заштатного
княжества явился со своей свитой в Махаратху, город, прозывавшийся Вратами Юга
и Рассветной Столицей, чтобы приобрести себе новое тело. Было это в те времена,
когда нить судьбы можно было еще извлечь из сточной канавы, когда боги не
придерживались столь строго всех формальностей, обузданы были демоны, а
Небесный Град еще изредка доступен человеку. Вот рассказ о том, как правитель
этот столкнулся в Храме с обрядовым одноруким пандитом и навлек на себя своей
самонадеянностью немилость Небес…
Немногие возрождаются снова среди людей,
больше тех, кто рождаются снова где-то еще.
Ангуттара-никая (I, 35)
