– Я… – растерянно начал было Штукин, но Виталий Петрович перебил его:
– Ты, ты! И не надо думать, что я тебя поймал! Я тебя не отчитываю. Я очень устало размышляю вслух. Ты прозрачен, Валера. Как ты думаешь, какой ты для Юнгерова?
Валерка закусил губу почти до крови, потом криво улыбнулся:
– Если я – клоун, тогда давайте заканчивать этот театр!
Ильюхин хмуро допил свой кофе, потом долго гасил окурок в пепельнице. Он специально тянул паузу, чтобы Валера понял: повышать голос на полковников не стоит даже внедренным в банды. Наконец Виталий Петрович сказал:
– Не надо подчеркивать свою молодость повышенной нервозностью. Знаешь, друг мой, когда ты женишься и у тебя появится ребенок, то вы с женой будете ждать, когда же он заговорит. М-да… ждать будете и будете учить его говорить, чтобы потом просить его замолчать. Доходит?
– Не очень…
– Жаль. На обиженных… А знаешь, как бы тебя угомонил Крылов?
– Нет.
– Лагерную поговорку насчет обиженных знаешь? Обиженных чего?
– Ебут.
– Вот! А теперь скажи: ты хочешь узнать имена стрелков?
– Хочу.
– Чтобы передать братве? – Ильюхин, казалось, просто излучает из себя иронию.
– Нет.
– Ну, и тогда зачем тебе то, с чем ничего нельзя сделать? Ты смотрел «Приключения принца Флоризеля?» Там один ухарь все никак не мог никому алмаз показать… И что из этого вышло?
– Ну, ничего хорошего, – согласился Штукин. Виталий Петрович посмотрел на него, словно учитель на любимого ученика, только что давшего правильный ответ:
– Именно! Теперь – давай с другой стороны глянем на эту тему. Вот сидят два жулика. Один другому рассказывает за свой квартирный разбой. Второй спрашивает: «И зачем ты меня подставил?» Первый руки к груди прижимает: «Да Господь с тобой! В чем же?» А второй ему объясняет: «Я теперь знаю за тебя. Вот завтра – хапнут тебя, и на кого ты думать начнешь? Чьи имена в КПЗ перебирать будешь? Вот на хера ты мне за этот разбой рассказал?» Смекаешь, к чему я?
Валерка неожиданно очень светло улыбнулся – безо всякого сарказма, иронии и прочих разных сложных «наполнителей»:
– Так точно, товарищ полковник! Смекаю, к чему вы клоните!
Ильюхин почувствовал перемену в его настроении и насторожился:
– И тебе по-прежнему хочется знать данные стрелков?
– Да.
Полковник откинулся на стуле и поднял руки вверх, словно сдаваясь в плен:
– Так. То ли я дурак, то ли не в этом дело. Хорошо. Если это не каприз детский – вот хочу и все, папа, купи мне этот мячик – тогда должна быть какая-то понятная мотивация. Если она есть…
– Есть такая мотивация! – этот возглас Штукина прозвучал почти по-ленински: «Есть такая партия!»
Виталий Петрович скрестил руки на груди и всем своим видом изобразил готовность внимательно слушать:
– Излагай.
Штукин выдержал для порядка небольшую паузу, закурил и, глядя Ильюхину прямо в глаза, сказал на одном дыхании:
– Первая заповедь оперативника – посмотреть своими глазами на то, на что можно посмотреть. Вот и я – хочу на них посмотреть. Просто чтоб иметь в виду их хари. Я, между прочим, внедрен в преступную среду, и дело иметь мне приходится с людьми многими и очень-очень разными. В разных компаниях бывать. С разными типами кофе пить и не только кофе. Если я не знаю стрелков – то завтра теоретически я могу начать с ними что-то тереть или водку пить, или еще не пойми какая тема возникнет… А я не буду знать, что это – убийцы! А может, завтра Гамерник заставит их к Юнгерову внедриться, на предмет планирования теракта! Вот устроятся к нему какими-нибудь водителями, плотниками или дворниками! Вот и вся моя мотивация – таких людей надо знать в лицо. На всякий случай. Доклад закончил!
Полковник некоторое время сидел молча и неподвижно, а потом, цыкнув зубом, вяло зааплодировал – точнее, он лишь изобразил аплодисменты:
– Ну, что тебе сказать, постреленыш… Я не скажу тебе, что крыть нечем, потому что это так, и ты сам об этом знаешь. Я, вообще, не буду ничего комментировать. Мы все друг другу сказали. Мы друг друга услышали. Я тебя предупредил. Ты свою сермягу предъявил. Торговаться не будем.
Ильюхин взял в руки свою идиотскую облезлую папку, которую носил вместо портфеля (она лежала на стуле рядом), открыл ее и достал два тоненьких мятых листка факсовой бумаги, на которых были изображены несгибайки
[11]
из паспортной службы. Листки мгновенно свернулись в рулончики, которые полковник катнул по столу к Штукину:
– Дывысь!
Валерка развернул факсы, стараясь не думать, почему Ильюхин все же согласился показать их ему. Штукин рассматривал несгибайки неторопливо, а они, присланные из дальних регионов, молчаливо свидетельствовали об отсутствии в МВД хорошей техники. К тому же эти несгибайки были чуть ли не десятилетней давности. Валера вздохнул:
– Похожи на фотороботы. Глаза, уши, хвост.
Ильюхин шевельнул бровью, и Штукин пояснил насчет хвоста:
– Ко мне раз в 16-й отдел приходит африканец. Ограбили его, видите ли! Говорит, что преступник был большой и страшный! Я спрашиваю: «Какой у него нос?» Он говорит: «Большой!» Я: «А уши?» Он: «Большие». Я: «А зубы?» Он: «Большие» Я: «А хвост был?!» Он: «Был. Большой», я так и хотел фоторобот составить, но мне начальство не позволило.
– Смешно, – согласился Виталий Петрович, даже не обозначив намека на улыбку. Он помолчал и кивнул на рулончики: – Смотри, теперь, если кто-нибудь заговорит или начнет свой сыск для мести… Это будет значить, что ты, мил человек, – фантик, да еще с душком, – это в лучшем случае. А в худшем – сволочь. Ты пойми: когда вагоновожатый ищет новые пути – трамвай обязательно сходит с рельсов.
Валерка открыл было рот, но тут же закрыл его и снова открыл, чтобы сказать не совсем то, что хотел сначала:
– Если вы сомневаетесь – то для чего тогда рискуете?
Ильюхин улыбнулся, будто именно этого вопроса и ждал:
– Для тебя, сынок. Я-то, ежели что, отплююсь! Отплююсь, отпишусь, отбрешусь – не в первый раз, не сомневайся… Но мне будет очень скучно. Даже не тоскливо, а скучно. Потому что я хочу, чтобы хоть единицы, но вырастали в специалистов. Знаешь, что такое специалист?
– Что?
– Специалист – это серьезный хирург, который умеет делать операции по пересадке органов. А у нас в стране в последнее время слово «специалист» ассоциируется с каким-нибудь урюком, который спустился с гор и взорвал БМП… Понимаешь?
Штукин пробарабанил пальцами по столу – будто гамму на пианино сыграл:
