Вот тут она, конечно, погорячилась. Крупную ошибку тут сделала Аня… Капитан Числов поднял голову и четко и внятно ответил:
– Знал я его, может, и недостаточно близко, но он погиб в том бою, где могли убить и меня. Это – мой солдат, мой товарищ по оружию. Это солдат из моей роты. Мы не очень много могли для него сделать. Но хотя бы – по-человечески похоронить… Единственный человек из части, который может присутствовать, – это я. И как же мне…
– Ну погоди, погоди, Сережа, – зачастила Анна, поняв, что переборщила. – Ну, с похоронами этими… Наверное, я чего-то… Ну, сходи, конечно…
– Разрешаешь? – с нехорошей такой улыбочкой поинтересовался Числов, у которого нервно задергалась жилка на левом веке.
Анна, словно защищаясь, выставила вперед левую руку – учитывая то, что она была практически полностью раздетой – поза вышла даже эротичной.
– Сережа… вот только не надо этих «мэйлшовинистских» комплексов… Разрешаешь – не разрешаешь… Ты же сам говорил, что хочешь уволиться… Было дело? Было, и правильно, и любой нормальный человек тебя поймет: кому нужна эта война? И потом… Я верю в судьбу. И я верю, что наша встреча – это не просто так… Я чувствую это. Ты мне нужен, Сережа…
Числов с горечью усмехнулся:
– Нужен… А ты, Аня, ведь всегда привыкла получать то, что тебе надо?
– Перестань! – почти закричала она, раздражаясь оттого, что все идет не так, что он не так реагирует, что не получается приятного «сюрприза». – Это твои действительно комплексы какие-то!
– Самое главное, – сказал Сергей, – не спутать комплексы с убеждениями. С убеждениями бороться сложнее…
– С какими убеждениями?! – Анна вскочила на ноги и шагнула к Сергею: – Воевать непонятно за что – это убеждения? Калечиться и гибнуть за государство, которое на вас плюет, – это убеждения?
Сергей вдруг вспомнил свой разговор с полковником Примаковым накануне отправки в Моздок… То, что говорила сейчас Анна, было по духу очень близко тому, что тогда говорил Сергей… Вот интересно устроен русский человек – сам свою державу с русским собутыльником может хаять вдоль и поперек – а перед иностранцем будет ее же защищать. Вот так и офицеры – между собой и так и сяк раскостерят армию и государство, но не дай Бог какой-нибудь гражданский «шпак» вякнет такое… Так и с Анной получилось – не мог согласиться с ней Числов, и не только из-за природного упрямства и «мэйлшовинистских комплексов».
– Есть государство, а есть – Россия. И у нее других солдат нет.
– А при чем здесь Россия? – голос Ани зазвучал резко, почти визгливо. – Чеченцы, они хоть за свою родину там воюют, а вы за что?
– А-а, – сказал Числов и усмехнулся. – Они, значит, за родину… А мы – тоже за свою Родину. Потому что она иначе рассыплется. Сначала – Чечня, потом – остальные… Потом останется удельное Московское княжество. И не будет больше той Родины, которая была. А я не хочу, чтоб было так. А про всякую великорусскую несправедливость в Чечне почему-то говорят те, которые другой несправедливости не замечают – как, например, в Югославии, куда западники лезут, разваливают ее на глазах всего мира – и все по справедливости… Там все очень справедливо, только страна уже очень маленькая и не такая, как была… Хочешь, чтобы и с Россией так?!
– Да я просто жить хочу! – почти закричала Анна. – Просто нормально, по-человечески жить! Ты это понимаешь? Или тебе на войне совсем мозги поотшибало?!
Тут она осеклась, поняла, что перегнула палку. Только осеклась-то все равно поздно. На щеках Числова выступили красные пятна. Он кивнул и ответил очень спокойно. Слишком спокойно:
– Может, и поотшибало. А может, наоборот, вправило.
Сказал и пошел в ту комнату, где валялся пакет с его армейским барахлом. Оделся Сергей стремительно, и, когда вошла Анна (тоже уже не голая, а в дорогом темно-вишневом халате), он был уже полностью экипирован. Анна, увидев его в военной форме, дрогнула лицом. Но у нее-то характер тоже был – как говорится, дай Боже… Анна Дмитриевна полагала, что не на помойке себя нашла, а потому – виснуть на мужике и уговаривать его остаться? Тут ей надо было свой гонор переломить. Она и попробовала переломить – но уж как могла:
– Сережа… Сережа… Может быть, я что-то сказала не совсем… в правильной интонации… Но ты хоть понимаешь, что такое предложение, которое я тебе сделала, – оно может быть одно за всю твою жизнь?
(Эх… Ей бы просто зареветь да прощения попросить – чисто по-бабски… сказать, что жить не может без капитана Числова, а еще лучше – выдумать какую-нибудь историю, где жутко необходимы его помощь и защита, глядишь, он бы и повелся… А такие слова про уникальные предложения – они только еще раз его по самолюбию хлестнули.)
– Понимаю! – ответил после паузы Числов, внутренне холодея от необратимости своих слов и поступков. – Только я еще и то понимаю, что я – русский офицер, а не пудель, за которого можно платить и решать, как ему жить и что ему делать… И еще я, знаешь, что понимаю? Что ты, вот ты, – живешь в воюющей стране – и при этом говоришь мне, своему солдату, мол, то, что я делаю, – бессмысленно и глупо, ты же мне этим в спину бьёшь… Ты и такие, как ты… которые нормально жить хотят… А у меня там – салажата двадцатилетние – они тоже жить хотят – и не то чтобы «нормально», а просто – жить! Я для них – Родина, потому что со мной у них шансов выжить больше, чем без меня… Вот это я тоже понимаю. Понял наконец-то. Они меня ждут, а я тут… кофе с духами распиваю!
Он так это все говорил – с сердцем и чувством, что «пробил»-таки Анну Дмитриевну до печенок:
– Дурак! – закричала она. – Дурак и пень необструганный! Ну и катись!
Женская логика: Анна сорвалась именно тогда, когда почувствовала его внутреннюю правоту… Ее, конечно, тоже можно было понять – она-то хотела, как лучше… Она-то хотела этому расчудесному мужику праздник подарить, сюрприз устроить, вообще жизнь ему изменить – к лучшему, заметьте, а он… А он не только не оценил, но еще и ее же саму в ее же глазах черт знает кем выставил – ну, разве не обидно?…
– Спасибо за все, – сказал уже из прихожей Числов, удивительно быстро справляясь с замками. – Спасибо и… Мне… Я… Если что-то сказал не так – прости… Спасибо… Аня…
Анна Дмитриевна отвернулась и молчала, с трудом сдерживая слезы. Числов же решил, что она просто больше ничего не хочет ему сказать. Он вздохнул и стремительно вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.
Оставшись одна, Анна Дмитриевна зашла на кухню, налила себе фужер коньяку, выпила, потом закурила. У нее вдруг затряслись руки, и она, словно опомнившись, бросилась к телефону. Еле набрав номер, она долго слушала гудки, кусая себе губы, пока наконец не отозвалась Елена Андреевна.
– Слушаю.
– Ленка! – отчаянно закричала Анна. – Я же даже не знаю, где он служит, где мне его искать! Лена! Давай, тряси своего Сашку! Слышишь?!
Елена Андреевна ответила очень сдержанно после короткой оценивающей паузы: