Джинн усмехнулся, отхлебнул кофе и сказал:
— Стрельба и прочее — это, друзья мои, все ерунда. Самое сложное было погрузить вас в эту «заставу». Но вдвоем с Игорем мы кое-как с этим справились.
Мукусееву снова стало неловко… Хорошо, подумал, я вчера выглядел… Чтобы сгладить неловкость, он перевел разговор на другую тему:
— Нужно решить, коллеги, что мы будем делать дальше. Ситуация такова: надежды найти кого-либо из взвода Бороевича практически нет. Надежда найти свидетеля здесь, в Костайнице, есть. Но шансы не очень высоки.
После короткого обсуждения решили, что Костайницу нужно отработать до конца. На это уйдет еще три — максимум четыре — дня. Мукусеев чувствовал горечь поражения.
* * *
И снова они пошли по домам. Как хвост таскался за ними Анискин… Соглядатай несомненный, но ведь не прогонишь.
Ходили, беседовали, уставали. Слышали однотипные ответы: не знаю, не видел, не слышал… Выпьем ракии, друже! Конечно, друже, выпьем!
Вернувшись вечером в комнату, Владимир сразу увидел разбитое зеркало. Почему-то испугался вдруг странным, иррациональным страхом. Сжало сердце. И непонятно — почему? Разбитое зеркало?… Худая примета. Но всего лишь примета и не более того.
На полу возле зеркала он увидел маленький бумажный катышек. Он лежал посреди зеркальных осколков, расположившихся архипелагом и невольно притягивал взгляд. Машинально Владимир взял в руки катышек. И удивился — комочек бумаги оказался тяжелым. Очевидно, внутри что-то завернуто. Он быстро развернул бумагу… и увидел камень. Обычный серый круглый, обкатанный водой камень. На берегу реки таких полно.
Владимир отшвырнул бумагу и внимательно, включив свет, еще раз осмотрел камень… Что за ерунда? Шутка? Идиотская шутка — завернуть в бумагу камень и зашвырнуть в окно… Совершенно идиотская, мальчишеская выходка. Кому нужно забрасывать в окно камень в бумаге?
…И вдруг он понял. Он схватил смятую бумажку, развернул и увидел на внутренней поверхности буквы. Слова. Строчки.
* * *
Он пошел к Джинну. Положил перед ним разглаженный кусок бумаги в четверть листа:
— Посмотри, Олег, правильно ли я перевел… Тут по-сербски.
Джинн прочитал, молчал несколько секунд, потом спросил:
— Откуда это?
— Все объясню. Сначала ты скажи, правильно ли я понял?
Джинн бросил взгляд на бумажонку, прочитал вслух:
— Почему не пришли ночью? Записку не получили или вам наплевать? Сегодня в час ночи опять жду на кладбище. Не придете — дело ваше. — Джинн поднял глаза, сказал:
— Ну? Откуда это письмецо?
— В своей комнате нашел. Видно, в окно забросили.
Джинн закурил, посмотрел на часы:
— Двадцать один-семнадцать. Время еще есть. А первая записка?
— Не было никакой первой.
— Пошли, — сказал Джинн.
— Куда? — удивился Мукусеев.
— К тебе. Если эту в окно подбросили, то, значит, и ту, первую, тоже, скорее всего, кинули в окно. Она должна быть в комнате.
— Верно, — сказал Мукусеев. — Верно. Как же я сам не въехал?
В комнате Владимира Джинн спросил:
— Почему зеркало разбито?
— Да вот этой корреспонденцией и разбили.
— Листочком бумаги весом один грамм?
— Забыл сказать: внутрь «корреспонденции» был завернут камень.
— А ну покажи.
Мукусеев подал камушек. Джинн подбросил его на руке, осмотрел и сказал.
— Речная галька. Взяли на берегу. Их там россыпи… А «корреспонденцию» выстрелили из рогатки. Если метнуть рукой — зеркало не разобьешь. Ну, давай искать первую «пулю».
Они осмотрели весь номер. Перетряхнули постель, заглянули за картину с изображением церкви, в шкаф и ящики письменного стола. Осмотрели ванную комнату. Джинн даже заглянул в унитаз. Ничего не нашли.
— Может, — сказал Мукусеев, — Сабина ее выбросила, когда убирала комнату?
— Сейчас узнаем, — ответил Джинн. Он вышел, вернулся через пять минут и сказал:
— Нет, не видела она ничего похожего.
— И что это значит?
— А хрен его знает, что это значит, — Джинн вытащил из нагрудного кармана рубашки сложенную вчетверо записку, прочитал еще раз и сказал:
— Писал человек не особо грамотный — на четыре фразы две ошибки. Впрочем, возможно, что это маскировка. Бумага из школьной тетрадки. Ручка шариковая… м-да… Я не Шерлок Холмс, вычислить по таким приметам корреспондента не могу.
— Может, Зимину показать?
— Не спеши, Володя. Показать всегда успеем. — Джинн встал, прошел взад-вперед и остановился перед зеркалом. Потом развернулся к окну и некоторое время присматривался к пейзажу за окном, что-то прикидывал. Потом сделал вывод:
— Стрелять из рогатки на дистанцию больше чем метров пятнадцать — дело малоперспективное. Навыков требует.
— Окно большое, — возразил Мукусеев. Он подошел и встал рядом с Джинном, тоже стал осматривать «местность».
— Все равно попробуй-ка попади, — сказал Джинн. — Стрелял он, скорее всего, во-он оттуда, из подсолнухов. Ну-ка пойдем посмотрим.
Они вышли из дома. На улице их окликнул Зимин: вы куда, коллеги? — Да так, прогуляться… Обогнули дом и подошли к подсолнухам. Подсолнухи были огромны, почти в человеческий рост. Их яркие, тяжелые цветы казались удивленно распахнутыми глазами. Джинн присел на корточки.
— Ну, вот и следы, — сказал он.
На земле отпечатались следы. Нечеткие, накладывающиеся друг на друга. И только один
след отпечатался прилично.
— Сороковой — сорок первый, — произнес Джинн. — Мужские ботинки. Каблук подношен сзади, с внешней стороны. Больше никаких явных признаков нет. Пришел и ушел со стороны реки.
— А если это не он? — спросил Мукусеев.
— А кто? — возразил Джинн. Он встал и «прицелился из рогатки» в окно комнаты Черного. — Аккурат то, Володя. Отсюда стрелял твой «корреспондент». Жаль, обратного адреса на «конверте» нету. Ну да ладно, надеюсь, ночью встретимся лично.
Джинн подмигнул Владимиру и они пошли обратно к дому. В трех метрах от стены он вдруг остановился, сказал: стоп, и показал пальцем в траву… Там лежал точно такой же бумажный шарик, как и тот, что разбил зеркало в комнате Черного.
— А вот и первая записка, Володя, — сказал Джинн. Он нагнулся и подобрал шарик. — Возможно, он стрелял в сумерках, в окно не попал, но не понял этого. Потому решил повторить… И мастерски разбил твое зеркало. Том Сойер!
— Гекльберри Финн, — подхватил Мукусеев.
— Чук и Гек.
— Республика ШКИД!
