Имелся, правда, еще один, тоже уже умерший, русский дедушка Иван Головин, и теоретически вся эта история с таинственным наследством могла быть как-то связана с ним… Хотя нет, исключено — дед разошелся с бабушкой Маро, которую считал «чокнутой армянкой», года через три после войны, оставив ее с маленьким сыном на руках. Странное дело, но даже после этого бабушка не держала на него зла и никогда не отзывалась о нем плохо. По словам Маро, дед был интересный, очень цельный и очень сильный человек. Сын офицера царской армии, воспитанник детдома, он, несмотря на советское казенное воспитание, всегда помнил о своем «благородном» происхождении. «Зов предков» и нежелание работать «пролетарием» сподвигли Ивана Головина поступить в военное училище и стать кадровым военным. Тогда-то в Ленинграде и случился бурный роман дочери нищей армянской беженки с молодым красавцем-лейтенантом, закончившийся свадьбой и скорым рождением сына Матоса. («Молодец, Маро! Лишившись армянской фамилии, она, тем не менее, сумела отстоять для сына армянское имя. И это в те время, когда новорожденных предпочитали называть Виленами, Кимами и даже Оюшминальдами»).
[2]
А потом — была война, которую Иван Головин закончил настоящим героем: два ордена Славы — это вам не кот начихал. Но вышло так, что затем дед очень долго не мог найти себе места в мирной жизни, а продолжать военную карьеру ему мешал вспыльчивый, неудобный характер. В конце концов Головин демобилизовался, какое-то время работал военруком в училище, но и оттуда вскоре ушел со скандалом. Затем он долгое время сидел на шее у работающей на двух работах Маро, поскольку пахать на производстве принципиально не желал, а в один прекрасный день собрал свои нехитрые пожитки, поцеловал в лоб Матоса и ушел к другой женщине — мужики в то время были нарасхват. Дед завел себе другую семью, потом третью. И везде были дети (свои и чужие), потом внуки, теперь, возможно, правнуки. Какие уж тут «единственные родственники»! Нет, определенно речь шла об армянской родне…
Ай да Каринка! Завтра же надо позвонить ей, и они вместе посмеются над этой проделкой. Впрочем, надо все же сказать ей «спасибо» — действительно, следует-таки заняться, наконец, своей родословной, как раз сейчас и времени для этого будет предостаточно. Говорят, в Публичке недавно даже открыли какой-то отдел, где за разумную плату тебе помогут, укажут архивы, записи и тому подобное. «И правда, надо сходить — хоть завтра», — решила Самсут. Так с этой нехитрой мыслью она незаметно и заснула…
* * *
На следующий день, проснувшись в начале одиннадцатого, что для школьной учительницы — верх неприличия, Самсут сразу же набрала рабочий номер Карины:
— Ну, здравствуй, ахчи, — она намеренно употребила это старинное обращение к девушке, чтобы сразу уличить подругу в ее шутке. — Надо признаться, твой розыгрыш вполне возымел действие, и я сегодня же иду в Публичку.
— Что? Какую Публичку? Вуй, не морочь мне голову, пыл-катар. Кстати, я забыла у тебя спросить, ты съездила? Получила?
— Что получила? — несколько подрастерялась Самсут, но тут же насмешливо добавила. — Наследство?
На том конце провода повисло молчание.
— Послушай, джан, ты как, здорова аль нет? — вдруг совершенно иным тоном спросила Карина.
— Разумеется, и даже хочу сказать тебе «спасибо»…
— Ну, наконец-то! — снова перебила Карина, снова впадая в свое щебетание. — Давно бы так. Я же тебе, дурехе, говорила — ничего страшного, обыкновенный бюрократизм. Да и без блата в этой стране никуда, как раньше, что сейчас. А вообще — и бог-то с ней, с Шотландией. Главное, чтобы загранпаспорт всегда был на руках. Кстати, ты не забыла, что с тебя «Ахтамар»?
— Ладно, ладно, паспорт я получила и про коньяк помню. Но, послушай, а как все-таки тебе пришло такое в голову? — рассмеялась Самсут.
— Что пришло?
— Ну, эта твоя сказка про наследство?
Карина подозрительно замолчала. Пауза затянулась, после чего подруга решительным тоном произнесла явно позаимствованную из современных сериалов фразу: «А теперь, подруга, вот с этого места, и подробнее». Не менее удивленная Самсут сбивчиво пересказала Карине ее давешний телефонный разговор с незнакомцем…
Глава четвертая
Шашлык из металла
— …Вот что я тебе скажу, Сумка: мне кажется, тут не все так просто. Как, говоришь, он представился? Хоровац? Что ж, чует мое сердце, что этим именем он назвался неспроста и что звонил тебе наш брат, армянин.
— Это почему? — удивилась Самсут.
— А вот говорю тебе. Не стал бы русский во все это влезать, — не слишком убедительно ответила Карина. — Словом, поверь мне, Сумка, надо тебе с ним все-таки встретиться.
— Так сразу и встречаться неизвестно с кем!
— А ты представь, что он хорош, богат, умен! Это ведь какая интрига может получиться, а? Слушай, ну если ты так боишься, хочешь, я схожу вместо тебя? А что, представлюсь Самсут Матосовной — и все дела. Уж от меня-то он никуда не денется — всю правду выложит. Вот тогда мы и узнаем — розыгрыш это или нет.
— Нет, Кариночка, спасибо. Я вот тут подумала, что лучше всего сегодня на эту встречу не ходить. Если он действительно не шутит, то наверняка перезвонит снова. Ведь что-то же ему от меня нужно, иначе он бы просто рассказал мне все по телефону. Логично?
— Знаешь, Самсут-джан, когда речь идет о несметных богатствах, нормальные люди руководствуются не логикой, а здравым смыслом. Конечно, понятно, что школьные учителя под определение нормальных людей не подпадают. И все-таки.
— Каринка, смотри, я обижусь! И вообще, что ты так переживаешь? Если и впрямь об этом серьезно говорить, то в первую очередь это дело надо обсуждать с отцом — наследник-то, в общем, получается он.
— Ну и пожалуйста, хочется тебе разбрасываться миллионами — ради бога. Но я бы на месте этого Хороваца при таком подходе больше тебе не перезванивала — забрала бы сундук себе и дёру… Ой, все, Сумка, извини, меня шеф домогается. Вечером перезвоню, а ты пока — думай. А еще лучше — сходи…
Поговорив с Кариной, Самсут поплелась готовить завтрак. На душе было совсем не весело — «и кюхельбекерно, и тошно». К тому же только что пришедшая на ум перспектива выходить на отца в связи с возможно замаячившим на горизонте наследством представлялась ей совсем не привлекательной. Причин тому было несколько. Во-первых, отца она помнила плохо, а во-вторых, дочерних чувств к нему практически не испытывала. «Вот тебе и отдых!» — вздохнула Самсут, наливая чай. Она совсем не представляла себе, с чего начинать разматывать этот запуганный клубочек.
Взяв кружку с чаем и отпивая на ходу, Самсут прошла к дивану, забралась на него с ногами и попыталась вытащить из памяти все, что было связано у нее с отцом — Матосом Ивановичем Головиным, «актером второй категории», как гласило затертое серое удостоверение с буквами МДТ, чудом сохранившееся после того, как мать попыталась избавить квартиру от любой мелочи, способной напомнить о былом существовании мужчины в этой квартире.
