Мак замер, зажав в кулаке кинжал. Речь Дандоло сильно
подействовала на его воображение. Он уже был готов нанести смертельный удар, но
руку его удержало внезапно возникшее перед его умственным взором видение
дивного города, возродившегося под мудрой опекой дальновидного старца, –
древнего города, ставшего центром просвещения и коммерции; города, которому,
быть может, суждено сыграть в истории особую роль… Мак колебался; кинжал
дрогнул – и повис в воздухе, остановившись на полпути к своей цели.
– А какую религию будут исповедовать греки? –
спросил он.
– О, в этом вопросе я добрый католик. Несмотря на
некоторые разногласия с Его Святейшеством, я разделяю интересы Рима во всем,
что касается возвращения заблудшей овцы ее пастырю. Молодой Алексей
торжественно поклялся мне, что как только он взойдет на трон, Византия вернется
в лоно святой нашей матери, католической церкви. Тогда папа римский, конечно,
снимет с меня отлучение от церкви, а может быть, даже захочет причислить меня к
лику святых за беспримерный подвиг. Ведь до сих пор никому еще не удавалось
разом обратить в истинную веру такое количество еретиков!
– О, мой господин! – воскликнул Мак, очарованный
словами Дандоло. – Да хранит вас Бог! Ваши смелые замыслы вдохновляют
каждого, кто удостоится высокой чести быть посвященным в них. Располагайте мною
и моей жизнью, как вам угодно, господин мой! Я постараюсь быть полезен вам, чем
только смогу.
Старик приподнялся со своего сиденья и прижал голову Мака к
своей груди. Мак почувствовал, как его щеки коснулись жесткие волоски из бороды
Дандоло. Морщинистое лицо венецианского дожа было мокрым от слез; он
дребезжащим, срывающимся от прилива чувств голосом взывал к милости Небес. Мак
хотел присоединиться к его жаркой молитве, полагая, что несколько приятных слов
в адрес Добра, вполне уместных в данной ситуации, отнюдь не повредят его душе.
Но внезапно снаружи раздался шум, послышались чьи-то возбужденные голоса, и
тотчас же в шатер вбежало несколько вооруженных людей.
– Господин! – воскликнул один из них. – Бой
начался! Вийярдуэн уже повел своих солдат штурмовать стену!
– Я должен быть там! – вскричал Дандоло. – Я
буду сражаться вместе с ними! Мое оружие, быстро! Фауст, передайте мои слова
Зеленой Бороде. Мы поговорим с вами позже!
С этими словами венецианский дож, почтительно поддерживаемый
слугами, вышел из своего шатра, захватив с собою чудотворную икону. Драгоценные
камни, которые он перебирал всего несколько минут тому назад, остались лежать
на столе.
Мак остался один. Звуки шагов стихли вдали. На шелковистых
стенах шатра плясали тени. Мак подумал, что пока он отлично справляется со
своей ролью. Он спасет Константинополь и, конечно, не упустит при этом свою
выгоду, как это делает Энрико Дандоло. Он повернулся, готовясь уйти, но тут
взгляд его упал на стол, где лежали дивные драгоценности. Найдя небольшой
холщовый мешочек, он наполнил его почти доверху и, по-воровски оглянувшись,
выбежал из шатра.
Глава 5
Солдаты привели Фауста и Маргариту к низкому деревянному
сооружению без окон, сложенному из массивных бревен. Фауст догадался, что перед
ними подземная тюрьма. Войску, совершающему далекие переходы, не нужны крепкие
каменные темницы, куда заключают преступников в городах всего мира, но даже в
походном лагере должно существовать определенное место для пленных и нарушителей
порядка. Эта подземная тюрьма была устроена по испанскому образцу – андалузские
мавры были знатоками по части подобных дел! Проводя своих пленников по
коридору, ведущему к подземным камерам-клеткам, стенки которых были сколочены
из грубых шершавых досок, солдаты показали им миниатюрную походную камеру пыток
– настоящее чудо техники тех времен. Все ужасные инструменты, с помощью которых
палачи вырывают признания у несчастных жертв, были уменьшены в размерах и легко
разбирались на части, благодаря чему их можно было перевозить вслед за армией,
совершающей стремительные марш-броски.
– Конечно, здесь нельзя растянуть человека так, как это
делают там, в Европе, – сказал один солдат, указывая на низенькую
скамеечку, придвинутую поближе к огню. – Однако можно устроить ему сущий
ад, пытая только огнем, поножами Св. Себастьяна и перчатками великомученицы
Варвары. Видите эти маленькие клещи для вырывания ногтей? А тонкие иголки,
которые вонзают в тело, прежде хорошенько их накалив? А вон те винтики в ручной
костоломке? Костоломка занимает не больше места, чем обычные щипцы для щелканья
орехов, но посмотрели бы вы, как она действует!.. У нас есть даже «железная
дева» – не такая большая, как в Нюрнберге, конечно, зато с большим количеством
шипов! Эти мавры, они знают, как разместить на квадратном дюйме целую сотню
острейших шипов! Крючья у нас тоже меньшего размера, чем положено, но уж будьте
покойны, они рвут плоть и отделяют мясо от костей ничуть не хуже, чем обычные.
– Вы не посмеете пытать нас! – воскликнул Фауст.
– Мы этим никогда не занимаемся, – ответил высокий
угрюмый воин – очевидно, старший в этом маленьком отряде. – Мы простые
солдаты, наше дело – убивать врагов в бою, в открытом и честном поединке. А уж
будут вас пытать или нет – это решит начальник тюрьмы.
Как только дверь темницы захлопнулась за солдатами и
пленники остались одни, Фауст, не теряя ни минуты, начал маленькой щепочкой
вычерчивать на пыльном полу пентаграмму. Присев на колченогую табуретку, –
никакой другой мебели в этой тесной, пахнущей сыростью камере не было –
Маргарита наблюдала за его действиями. Фауст произнес нараспев длинное
заклинание, однако оно не сработало. Причина была очевидна: горя желанием
настичь мошенника, подписавшего сделку с Мефистофелем его именем, ученый доктор
не позаботился о том, чтобы захватить с собой основные принадлежности,
необходимые магу в его ремесле. Однако упрямый алхимик-чародей не оставил своих
попыток. Стерев старательно выведенные знаки и линии, он тотчас же принялся
чертить рядом новую пентаграмму. Маргарита, которой надоело наблюдать за возней
Фауста, встала с табуретки и начала ходить взад-вперед по камере – от одной
стенки к другой, словно пантера, посаженная в тесную клетку.
– Смотри, не наступи случайно на пентаграмму, –
предупредил ее Фауст.
– Не наступлю! – сердито ответила девушка. –
Долго мы еще будем здесь сидеть? Ты собираешься что-нибудь делать, в конце
концов?
– А чем же я, по-твоему, занимаюсь? – отпарировал
Фауст.
