– Послушайте, – обратился Фауст к своей
спутнице, – давайте поговорим как два разумных человека. Число ролей, в
которых могут выступать мужчина и женщина, в нашем мире, к сожалению, очень
ограничено. Мне, например, выпала роль профессора, хотя должен вам признаться,
она мне не очень-то нравится. И знаете, если уж быть до конца откровенным, я
чувствую себя крайне неловко с властными женщинами. Я больше люблю простых
девушек – птичниц, цветочниц… Но обладать вами – это большая удача, предел
мечтаний каждого мужчины, и поэтому я вынужден проводить время в вашем
обществе, хотя мне это не очень приятно. Как видите, я поступаюсь своими
личными желаниями ради цели, которую я преследую. Итак, с моею ролью покончено.
Перейдем к вашей. Что касается вас, то по воле Рока, Случая или, скажем, еще
каких-то могучих сил, вам досталась роль первой красавицы в мире, за обладание
которой состязались многие славные мужи. О вас сложены легенды. Вы слывете
самой обольстительной женщиной. Большего, кажется, и желать нельзя. Многие
женщины все что угодно отдали бы за то, чтобы променять свою жизнь на жизнь
Елены Троянской. У вас прекрасная роль – благодаря ей память о вас осталась
жить в веках. Даже если вам не по душе такая участь, не благоразумнее ли было
бы смириться с нею и постараться не ударить в грязь лицом?
Елена задумалась.
– Что ж, Фауст, – сказала она, подумав, – вы
говорите складно, и, что самое главное, говорите искренне. Я не скрою от вас
того, что думаю. Мне кажется, что вы мне совсем не пара. Судите сами, о Елене
знают все, а кто знает о Фаусте?
– Я ведь из будущего, не забывайте, – ответил ей
Фауст. – Вы не можете знать обо мне, так как в ваше время легенды о
докторе Фаусте еще не существовало. Однако даю вам слово, что моя слава ничуть
не меньше вашей. В вашем мире подростки и юноши наверняка мечтали стать такими
же прославленными героями, как, например Одиссей или Ахиллес. В нашу эпоху люди
преклоняются перед фаустовским идеалом.
– Не могли бы вы мне кратко рассказать, в чем
заключается этот идеал?
– Как ни трудно выразить словами неповторимую сущность
человека, я все же попытаюсь это сделать. Скажем так: Фауст – тот, кто
находится в поисках истины, никогда не останавливаясь на достигнутом. Конечно,
на самом деле Фауст – нечто неизмеримо большее, чем просто борец за
справедливость или знаменитый ученый, но, кажется, мне удалось передать
основную черту его характера.
– Нечто вроде нового Прометея? – спросила Елена.
– Почти так, прекрасная Елена, – ответил Фауст,
посмеиваясь. – Но между Фаустом и Прометеем существует огромная разница.
Прометей окончил свой век на мрачной скале, к которой он был прикован
несокрушимыми цепями, и каждый день Зевесов орел прилетал на эту скалу, чтобы
терзать печень героя своим острым клювом, причиняя ему нестерпимые страдания.
Фаусту же удалось сбросить с себя те оковы, которые налагают на смертных
пространство и время. Он совершает удивительные путешествия во времени,
посещает далекие страны – не без некоторой помощи своих друзей, конечно. В этом
заключается главное различие между древним Прометеем и современным Фаустом.
Елена хмыкнула:
– Стоило лишь завести разговор о роли Фауста в истории
– и вас не унять. Интересно было бы поглядеть, так ли уж вы ловки на дела, как
на разговоры.
Фауст почувствовал, как долго сдерживаемое раздражение
заклокотало в нем, словно кипяток в плотно прикрытом крышкой горшке. Усилием
воли он заставил себя принять равнодушный вид, ничем не показывая, насколько
слова этой женщины задевают его.
– Что ж, приступайте к делу, Фауст, – продолжала
Елена. – Признаюсь, мне любопытно поглядеть, что за новый миф вы
собираетесь сотворить. Не могли бы вы рассказать мне о нем хотя бы вкратце, раз
уж мне придется путешествовать вместе с вами? Каковы ваши планы?
– Для начала я собираюсь уплыть отсюда, – сказал
Фауст. – Харон! Готова ли ладья?
– А у вас есть Заклинание Перемещения?
– Вот оно!
Фауст передал пакет перевозчику мертвых. Харон осторожно
провел рукой по внешней обшивке борта лодки. Найдя неширокую щель, он засунул
пакет между досками. Фауст взмахнул руками и произнес слова, необходимые, чтобы
привести заклинание в действие. Посередине судна возник джинн весьма среднего
роста, показавшийся непривычным к подобным зрелищам пассажирам огромным и
страшным. Джинн отпустил лини и исчез из виду. Ладья вздрогнула и качнулась на
волнах, затем окуталась густым облаком едкого дыма. Дым был зеленоватого и
серого цвета; по краям облако отсвечивало золотисто-желтым, и из него
вырывались тонкие струйки пара, похожие на закручивающиеся усики ползучих
растений. Заклинание Перемещения сработало, и лодка рывком двинулась с места.
Если бы в этот момент на берегу находился посторонний
наблюдатель, знающий толк в алхимии, он мог бы сказать, что зеленовато-серые
облака дыма – признак не Заклинания Перемещения, а, скорее, неправильно
подействовавшего Заклинания Движения. Внимательно наблюдая за ладьей, можно
было заметить отклонение от правильного курса – это также было плохим
признаком. Что-то было совсем не так, как должно быть; сторонний наблюдатель
мог бы сказать, что дела у путешественников в ладье идут весьма скверно. И,
рассудив так, он был бы весьма недалек от истины.
Глава 4
Мак шел по дороге, с обеих сторон обсаженной высокими
стройными тополями. Одолев некрутой подъем, он увидал остроконечные шпили
соборов и крыши домов. Перед ним открывалась панорама прекрасного города. День
выдался солнечный и теплый, и горожанам не сиделось дома. Они гуляли парами и
небольшими группами. Мак заметил, что костюмы мужчин мало отличались от
повседневной одежды состоятельных краковчан – чулки, блузы, жакеты, невысокие
сапожки и башмаки из мягкой кожи – все это было привычно для Мака; вот разве
только тонкая вышивка и яркие цвета тканей ничуть не напоминали краковский
стиль. Оглядев себя, Мак увидел, что Мефистофель приказал одеть его в такой же
точно манере. Не задерживаясь дольше, чтобы полюбоваться на город издали, он
зашагал прямо к воротам. Ему не терпелось узнать, что представляет собою
Флоренция.
