– Господь о них позаботится, – отвечал Савонарола.
– Возможно, ты не хотел оскорбить меня, когда пришел
сюда с таким предложением; однако мне в это не верится, – сказал Медичи.
Инстинкт подсказал Маку, что этот тощий монах, ворвавшийся в
опочивальню Медичи, может помешать его планам и лишить его щедрой награды,
обещанной за исцеление Медичи. Поэтому он оторвался от своих колб с бурлящей и
булькающей жидкостью и громко объявил:
– Лекарство почти готово.
– Подпиши пергамент! – воскликнул
Савонарола. – Признайся в своих грехах!
– Я молюсь Господу в сердце своем, – медленно
проговорил Лоренцо. – Но эта молитва – не для твоих ушей.
– Я монах, – сказал Савонарола, – исповедь –
по моей части.
– Ты горд и тщеславен, – с трудом произнес
Медичи, – а кроме того, ты глуп. Убирайся к чертям. Фауст! Лекарство!..
Мак вытащил пузырек, данный ему Мефистофелем. Горлышко
склянки было запечатано, и открыть его, не имея под рукой плоскогубцев или
щипчиков, было очень трудно. В те давние времена их имел далеко не каждый, тем
более – врач или алхимик, которому подобные инструменты совсем не нужны. Пока
Медичи и Савонарола спорили друг с другом, Мак изо всех сил дергал за пробку,
пытаясь сорвать тугую печать с узкого горлышка. Напуганные слуги столпились в
углу, наблюдая за бурной сценой, происходящей между их господином и монахом. С
улицы доносился звон церковных колоколов.
Наконец Маку удалось открыть свой пузырек. Он повернулся к
Медичи, зажав спасительный эликсир в высоко поднятой руке.
Но Лоренцо Великолепный внезапно замолчал и откинулся на
подушки, попытался приподняться, но не смог. Все его тело напряглось и
затрепетало, потом дрожь прошла, и он остался недвижим. Рот его был открыт,
невидящие глаза подернулись тонкой мутной пленкой.
Медичи умер.
– Спокойно, спокойно, – пробормотал Мак. –
Сейчас…
Поднеся склянку к губам Медичи, он опрокинул ее горлышком
вниз, пытаясь влить ему в рот чудесное лекарство. Жидкость, стекая по
подбородку мертвого старика, проливалась на ночную сорочку и на простыни.
Слуги подняли ропот, на все лады ругая незадачливого
доктора, когда Мак, пятясь, отошел от тела того, кто двадцать с лишним лет
правил Флоренцией. Савонарола склонился над умершим, выкрикивая что-то резким,
высоким голосом. Воспользовавшись общим смятением, Мак пробрался к двери и
быстро зашагал по коридору.
Выйдя из дворца, он прошел несколько кварталов; свернув в
один из переулков, ведущих к гостинице, где ждала его Маргарита, он на секунду
остановился, пытаясь вспомнить, не забыл ли он что-нибудь в покоях Медичи. Ему
казалось, что он оставил там нечто важное… Ну конечно! Золотую чашу!
Он хотел вернуться назад. Но было уже поздно. Навстречу ему
двигалась целая толпа, и он был увлечен ее мощным потоком. Люди приплясывали,
смеялись, кричали, молились, плакали, пели. Они шли на пьяцца Синьориа
посмотреть на гигантский костер, обещанный городу Савонаролой. В этот час все
жители Флоренции, казалось, посходили с ума.
Глава 6
Толпы людей, охваченных необычным возбуждением накануне
предстоящего торжества, хлынули на улицы. В воздух поднялась пыль от топота
многих сотен бегущих ног. На порогах трактиров и пивных уже дремали пьяные,
успевшие осушить кувшин-другой вина с самого утра. Детвора с восторженными
воплями устремлялась вслед за взрослыми; дети путались под ногами, пытаясь
пробраться в самый центр людского потока, шалили, кривлялись, хохотали, швыряли
мелкие камешки вслед прохожим. Все магазины и лавочки были закрыты – их
хозяева, почтенные купцы и разного рода торговцы, сейчас устремились на
площадь, где готовилось знаменитое сожжение предметов искусства. Раздался
громкий стук копыт – отряд вооруженных всадников прокладывали себе путь через
толпу. В своих красно-черных мундирах они выглядели весьма эффектно. Мак юркнул
в первый попавшийся кабачок, чтобы его не затоптали лошади, и столкнулся в
дверях с каким-то человеком, выходившим на улицу в этот самый момент.
– Смотри, куда идешь, парень! – отчитал его
незнакомец.
– Извините, – пробормотал Мак. – Это солдаты…
– Какие, к черту, солдаты? Вы мне ногу отдавили,
милейший!
Человек, на которого так неловко налетел Мак, был высок и
строен, с правильными чертами лица; он мог бы послужить неплохой моделью для
античной статуи Аполлона. В одежде его чувствовались оригинальный вкус и
привычка к роскоши: длинный черный плащ был оторочен темным мехом, а на шляпе
красовалось перо страуса – очевидно, этот человек много путешествовал, если,
конечно, он не водил дружбу с содержателями городского зверинца. Несколько
секунд он не сводил с Мака пристального взгляда своих больших блестящих глаз,
затем сказал:
– Прости меня, чужестранец, но мне кажется, мы уже
где-то встречались.
– Что-то не припомню, – ответил Мак. – К тому
же я здесь недавно. Я нездешний. Я прибыл из… издалека.
– Любопытно, – продолжал его настойчивый
собеседник. – Я как раз ищу человека, который прибыл издалека. Меня зовут
Пико делла Мирандоло. Может быть, вы кое-что слышали обо мне?
Маку было знакомо это имя – он узнал о Мирандоле от
Мефистофеля. Князь Тьмы рекомендовал его лже-Фаусту как одного из величайших
алхимиков эпохи Возрождения.
– К сожалению, ничего, – развел руками Мак. Он
отнюдь не собирался раскрывать свою душу перед властным чужеземцем,
предчувствуя, что излишняя откровенность может причинить ему вред. – Я
вижу вас впервые, и столкнулись мы с вами совершенно случайно. Вряд ли я тот,
кого вы ищете.
– Действительно, со стороны наша встреча может
показаться чистой случайностью, – стоял на своем Пико. – Но силой
магического искусства мы можем проникнуть в глубинную сущность того, что
кажется нам слепой игрою случая. Я предвидел, что встречу кого-то на этом самом
месте, именно в это время. Так почему бы не вас?
– Как зовут человека, которого вы ожидали встретить?
– Иоганн Фауст, знаменитый виттенбергский маг и
алхимик.
– Никогда не слышал о нем, – ответил Мак,
сообразив, что настоящий Фауст, или, как мысленно называл его Мак, другой
Фауст, должно быть, связался со своим флорентийским коллегой – ведь для такого
искусного мага, как доктор Фауст, время и пространство отнюдь не составляли
непреодолимого препятствия, и даже сама смерть отступала перед ним. У Мирандолы
была громкая и весьма зловещая слава чернокнижника, волшебника и некроманта.
Возможно, Фауст ухитрился послать ему весточку через века, разделяющие их.
