— Слушаю, Михаил.
— Папа, я не один.
— Вижу. Что ты хотел?
— Хотел бы войти в квартиру.
— Зачем? Ты забыл наш последний разговор? — Отец был суров и неприступен.
— Папа, между родителями и сыном не может быть последнего разговора. Я бы хотел его продолжить.
Блювштейн-отец помолчал и с громким сопением отступил назад.
— Прошу.
Михаил и Сонька вошли в длинный прохладный коридор и двинулись в сторону той комнаты, куда жестом указал отец. Комната была просторная, в центре стоял большой черный рояль. Михаил помог Соньке сесть в кресло, сам расположился рядом. Отец молча стоял в дверном проеме, изучая визитеров.
— Как мама? — спросил сын, деланно улыбнувшись.
— Ты сейчас ее увидишь, — кивнул отец и громко позвал: — Сара, тебя желает увидеть сын!
В комнату вошла маленькая сухонькая женщина, ласковыми и нежными глазами она уставилась на Михаила.
— Здравствуй, Михель. Ты что-то хотел?
— Хотел тебя увидеть, мама.
— Увидел? — строго поинтересовался отец. — Достаточно. — И он легонько подтолкнул жену в спину: — Ступай.
— Но я бы хотел познакомить маму со своей женой, — вдогонку бросил Михаил.
Родители почти одновременно оглянулись.
— У тебя… жена? — не сразу спросил Блювштейн-старший.
— Да, — кивнул сын. — Мы любим друг друга и пришли за благословением.
Отец посмотрел на мать, горько усмехнулся:
— Как ты понимаешь, Сара, сын решил сюрпризами довести нас до крайней точки. — Он перевел взгляд на Соньку и поинтересовался: — Как вас зовут, мадемуазель?
Она поднялась с кресла.
— Софья.
— И вы любите… — Блювштейн-старший не сразу подобрал подходящее слово. — Вы действительно любите сего господина?
— Да, я люблю вашего сына, — спокойно и достойно ответила Сонька.
Отец помолчал, негромко сказал жене:
— Есть смысл вернуться и кое-что объяснить этой дамочке.
Он опустился в кресло напротив сына и гостьи, мать осталась стоять, растерянная и какая-то жалкая.
— Во-первых, мы известная в Петербурге семья. Нас знают и почитают, — заявил отец.
— Знакомство с вами для меня честь, — кивнула Сонька.
— Благодарю. А во-вторых, вам известно, какой образ жизни ведет Михель Блювштейн?
— Известно, — девушка продолжала стоять. — Мы таким образом познакомились.
Михаил бросил на нее испуганный взгляд, и отец уловил это.
— Вы, господа, вместе промышляете разбоем? — с усмешкой уточнил Блювштейн-старший.
— Нет, я занимаюсь музыкой, — девушка кивнула на рояль. — Я пианистка. А наше знакомство… — она помедлила, — все просто: ваш сын ограбил меня в вагоне.
Михаил удивленно уставился на невесту: он не понимал, куда ведет Сонька.
— Вам понравилось, как Михель проделал это, и вы влюбились? — продолжал ерничать отец.
— Нет, — девушка не обращала внимания на иронию, — я вошла в его положение. Когда человека отвергают, он готов на крайности.
— То есть вы протянули ему руку помощи?
— А что оставалось делать, если он одинок и неприкаян? Родители отказались от него, общество презирает и преследует. У него нет иного выхода, кроме как грабить. И я решила принять Мишу в свою жизнь. К тому же он мне интересен как мужчина.
Мать молчала и тихонько плакала.
— Слишком все красиво, чтобы было похоже на правду, — заметил отец. — Судя по произношению, вы не русская?
— Я еврейка.
— Я не это имел в виду, вы не из России?
— Я родилась в Польше.
— Родители?
— Их убили. Во время погрома. Вы ведь знаете, что в Польше случаются погромы?
— К сожалению, да. То есть вы сирота?
— Увы.
— Может, девушка желает чего-нибудь испить? — обратилась к Блювштейну-старшему жена.
Тот перевел на девушку вопросительный взгляд, она кивнула.
— Если не сложно, чай.
— Кстати, сын тоже не против, — заметил Михаил.
Мать удалилась, и в комнате на какое-то время повисла тишина.
— Могу я сесть за инструмент? — неожиданно спросила Сонька отца. — Я давно не музицировала.
— С такими-то ногтями? — ухмыльнулся тот.
— Ничего, мне они не помеха!
Девушка грациозно подошла к роялю, уселась на стульчик, откинула крышку. Пальцы ее коснулись клавиш, и комната наполнилась чарующей музыкой Шопена. Мать замерла на пороге с подносом, отец смотрел на красивую девушку за роялем с недоверием и уважением, Михаил же просто врос в кресло от подобного сюрприза.
Сонька закончила играть, повернулась к присутствующим, очаровательно улыбнулась и обратилась к мрачному отцу:
— Вы правы, господин Блювштейн, из-за ногтей играть совершенно невозможно.
— Тем не менее у вас получилось вполне пристойно, — проворчал он и поднялся. — Пошли пить чай. — Махнул жене: — Накрой стол в гостиной.
* * *
Пролетка лихо мчалась по вечерним улицам. Сонька прижималась к Михаилу, нежно касалась ладонью его лица, иногда целовала. Довольный Блювштейн улыбался.
— Мама просто влюбилась в тебя, а отец, по-моему, даже меня простил.
— Они у тебя дивные.
— Они тебе понравились?
— Очень. Особенно отец. Внешне строгий, на самом же деле мягкий и добрый.
— Мама добрее.
— Мама должна быть добрее. — Девушка улыбнулась. — А как они обрадовались брюликам!
— Отец сразу начал цеплять к галстуку. — Михаил поцеловал ее в макушку, прижал к себе. — Как хорошо, что я решил грабануть тебя в вагоне.
— Судьба, — засмеялась Сонька.
Они какое-то время ехали молча, затем девушка подняла на парня глаза:
— Ты не забыл о своей генеральской вдове?
— Помню, но не хочется.
— Как это? — удивилась Сонька. — Надо. Она ждет. Когда ты должен быть у нее?
— Сегодня вечером. — Михаил вопросительно заглянул в глаза девушки. — Может, ну ее? Ей-богу, что-то не хочется.
— Мне тоже не всегда хочется, но куда деваться? Работа!
— Тебе мало тех денег, что ты взяла у купца?
— Это я взяла. Теперь твоя очередь. — Сонька поцеловала его. — Ты ведь не задержишься у нее до самого утра?
— Постараюсь, — мрачно ответил Михаил.
