— А морда у него, морда-то! Растерянная, красная! Кто-то покупал, говорит, но не помню!
— А я испугалась, что вспомнит пана Тобольского.
— Я тоже. Чуть не обделалась! Как это он не вспомнил?
И вдруг обе замолчали. Навстречу им двигался пан Тобольский, высокий, статный, в дорогом белом костюме. Фейга дернулась было в сторону, Сонька резко остановила ее:
— Стоять! Не уходи.
Тобольский подошел к девушкам, вежливо поклонился, обратился к Соньке:
— Я желаю видеть вас.
— Пожалуйста, — улыбнулась она, не сводя с пана насмешливого взгляда. — Я тоже желаю. — Она достала из сумочки часы, протянула пану. — Ваши?
— Благодарю. Я решил, что вы хотите видеть меня по другому поводу. — Он бросил взгляд на Фейгу полагая, что она отойдет, но сестра и не думала этого делать.
— Я прошу прощения за вчерашнее приключение, — преодолевая себя, произнес пан. — Все было весьма глупо.
— А по-моему, весело. Мне понравилось.
— Жаль. Я полагал, вы отнеслись ко мне более серьезно.
— А что в этом стыдного? — вмешалась в разговор Фейга. — Если б ради меня мужчина такое сделал, я бы сразу в него влюбилась.
— Боюсь, ваша сестра вряд ли в меня влюбилась после купания. — Пан Тобольский вопросительно посмотрел на Соньку. — Я не прав?
Она пожала плечами:
— Любовь — дело наживное.
Пан отрицательно повел головой, почти обреченно произнес:
— Нет. Любовь — это то, что вмиг ослепляет человека. Как гром, как молния. Я, мадемуазель, ослеплен вами.
Девушка с иронией заметила:
— Простите, я этого не хотела, — и сделала движение, чтобы уйти.
Пан деликатно придержал ее.
— Вы когда уезжаете, пани?
— Скоро.
— Точнее не можете сказать?
— Извините, нет.
Фейга демонстративно взяла сестру под руку, и они быстро зашагали прочь, оставив господина Тобольского в полной растерянности.
— У пана сдвинулась черепица, — сказала старшая сестра, когда они отошли подальше.
— Его проблемы, — бросила Сонька.
— Нет, ну жалко человека. Может, задержишься хотя бы на недельку?
— Меня ждут.
— Кто?
— Дела.
* * *
Поезд Варшава-Берлин стоял у перрона варшавского вокзала, пассажиры и их провожатые топтались у вагонов. Соньку провожала Фейга. Она прослезилась и платочком старательно вытирала слезы. Вдруг внимательно посмотрела на Соньку, как бы не решаясь что-то сказать, затем сообщила:
— Знаешь, что мне вчера заявил один пан?
— Ну?
— Будто бы ты… воровка. И будто тебя в Санкт-Петербурге чуть не посадили.
— Кто это тебе сказал?
— Человек. Ты его не знаешь. И еще: что ты чуть ли не самая главная среди воров. Тебя они так и кличут: Сонька Золотая Ручка.
Сонька улыбнулась:
— Пусть говорят. Лишь бы ты не верила в эту глупость.
— А я и не верю. Хотя было бы интересно, если бы ты была там главной.
— У воров?
— Ну! Ты бы смогла. Ты вон как скребанула ювелира! Отец бы тобой гордился.
— А мама?
— Мама — нет. Мама хотела, чтоб ты стала музыкантом. У тебя вон, какие пальцы!
— Сонька Золотая Ручка? — улыбнулась девушка.
— Смотри, — погрозила пальцем Фейга, — обижусь, если обманула. Ты должна говорить всю правду сестре. Тем более старшей!
— Вот я тебе все и сказала, — Сонька поцеловала ее лоб. — Увидишь Шелома — извинись за меня. Я перед ним виновата.
— Я-то извинюсь, да вряд ли он поймет. Пьет с утра до ночи и все тебя вспоминает. Любит. Вот ты какая у нас! Куда хоть едешь, сестра?
— В Германию.
* * *
Купе у Соньки было отдельное, класса люкс. Она оставила дверь приоткрытой и имела возможность отслеживать всех, кто передвигался по вагону. Народ здесь был самый разнообразный: поляки, русские, немцы, австрийцы и даже французы. Неожиданно в купе Соньки втиснулся толстый немец. Он увидел молодую красивую женщину и залопотал:
— О! Дас ист шён гут медхен!
Девушка решительно встала, закрыла дверь:
— Ауфвидерзеен!
Достала какой-то роман и начала листать его. В купе постучали — на пороге стоял проводник.
— Что пани желает? — спросил по-польски.
— Вина.
— Естественно, французского?
— Естественно.
Он ушел, оставив дверь открытой, и тут Сонька увидела пана Тобольского. Пан смотрел в ее сторону, загадочно улыбаясь. Девушка вышла из купе и решительно подошла к нему.
— Вы решили сопровождать меня?
Тот кивнул:
— Я, мадемуазель, сказал, что буду преследовать вас всю жизнь. И это не было шуткой.
Сонька с беспомощной злостью смотрела на него:
— Что вы от меня хотите?
— Ничего. Просто хочу видеть вас. Быть если не рядом, то хотя бы неподалеку.
— Но мне этого не нужно!
— Ничем не могу вам помочь, — развел он руками. — Я полюбил. Впервые за много лет.
Девушка раздраженно смерила его взглядом, хотела уйти, но все-таки задержалась.
— Вы мне мешаете!
— В чем?
— В жизни. В работе.
— Я готов вам помогать. Я очень богат, пани.
Она бессильно сжала кулачки, впившись длинными ногтями в ладони, придвинулась к пану почти вплотную:
— Я — воровка. Профессиональная воровка. Я могу только что-нибудь украсть у вас.
— Знаю, — спокойно кивнул он. — Вы уже украли у меня: кольца, часы… Хозяин ювелирной лавки все вспомнил.
— Вызывайте полицию.
— Зачем? Я намерен, наоборот, охранять вас.
— Черт!.. — Сонька не знала, как поступить. — Кто вы? Откуда взялись? Я не хочу видеть вас!
Пан Тобольский помолчал, печально усмехнулся:
— Доброй ночи, пани. Имейте в виду, я в соседнем купе. — И скрылся за своей дверью.
* * *
Когда поезд стал притормаживать, Сонька тихонько взяла сумку, открыла дверь, выглянула из купе: время перевалило за полночь, и пассажиры давно спали.
Девушка достала из сумочки паспорт Анны Типлиц, раскрыла его, с улыбкой посмотрела на дату рождения — 1846 год. Почти на цыпочках вышла в коридор и двинулась в сторону проводника. Увидев ее, тот сильно удивился и громко спросил:
