— Хороша ювелирка Хлебникова на Петровке, — ткнул вор в одну из страниц.
— Чем хороша? — спросила Сонька.
— Гляди, как все пропечатано.
— Сам бывал там?
Вор рассмеялся:
— Кто ж меня пустит?
— Откуда знаешь, что магазин хорош?
— Молва людская. Сказывают, там все в золоте. Даже стены. Простого люда туда за милю не пущают.
— И что, никто из товарищей его не брал?
— Пробовали. Делали круги, но на том и остановились.
— Что так?
— А так! Охранка кругом, надзор! На входе, в зале — всюду за тобой смотрят. Васька Жареный, уважаемый вор, был повязан у Хлебникова, сейчас киркой на рудниках машет.
— За грабеж сослали?
— Не только. Убегая, смертельно воткнул полицаю перо.
Девушка задумалась.
— Чем интересен хозяин магазина?
— Чем? Ничем! Только тем, что богат.
— С кем дружится?
— Почем знаю! С богатыми. Вон, полицмейстер у него в товарищах. Покупцы всякие, Шереметевы там, Остужевы, Пашковы, — только к Хлебникову и ходят…
— Надо нам пойти на Хитров рынок.
— Зачем?
— Поглядеть.
— Ты чего, Сонька? — Вор был крайне удивлен. — Куда хочешь сунуться? Гиблое место, оберут, разденут.
Она улыбнулась:
— А ты для чего? Потом скорее я оберу и раздену, чем кто-то меня.
* * *
Хитров рынок представлял собой действительно гиблое место. Народ продавал, покупал, торговался, просто гулял без дела. Вся эта толчея передвигалась таким образом, словно происходило какое-то круговращение. Как ни странно, в толпе попадались довольно хорошо одетые господа, пришедшие сюда, видимо, понаблюдать, получить нервную встряску.
Сонька, одетая в длинное кружевное платье, с зонтом от солнца, в сопровождении трех воров, в числе которых был и Шило, медленно продвигалась в толпе, цепко выхватывая интересные ей лица. За нею увязалась старая нищенка, которая пыталась ухватить богатую дамочку за платье. Воры решительно отталкивали ее, но она не отставала, все гундосила:
— Помоги, миленькая… Помоги, родненькая… Я Меланья, из погорельцев… Дом сгорел, муж умер от горькой, осталась, несчастная, с пятью сиротами…
— Знаю тебя, Меланья, — то ли смеялся, то ли злился Шило. — Год назад у тебя было, кажись, семеро сирот!
— Было семеро, осталось пятеро. Померли двое, от голода померли. Помоги, боярыня! Спаси сирот от голодной смерти, княгиня!
Сонька повернулась к одному из воров, который нес ее сумочку, достала оттуда пять рублей, дала нищенке. Та благодарно сунула пятерку в глубокий карман, кинулась целовать подол Сонькиного платья.
— Благодарю, благоверная. Благодарю, милостивая. Благодарю, щедрая.
В тот же миг Сонька ловко запустила руку в карман нищенки, выудила все, что там находилось, в том числе и свою пятерку.
Нищенка отстала, а Сонька через несколько шагов раскрыла ладонь, показала добычу ворам.
— Откуда, Сонь? — не понял Шило.
— От нищенки.
— Своровала, что ли?
— Ну.
Воры, приятно удивившись, от души рассмеялись, Сонька же с довольной улыбкой отдала деньги одному из воров и велела:
— Верни ей. И скажи, чтобы впредь верно считала своих сирот.
Вор исчез, Сонька и ее сопровождающие двинулись дальше.
На рынке продавали, расхваливая товар во все горло, покупали, торгуясь, хохотали, коротко дрались, выясняя, кто кого обманул или кто у кого своровал.
За Сонькой и ее товарищами увязалась уже новая нищенка — дородная бабеха с младенцем на руках.
— Госпожа хорошая, — ныла она. — Дай хотя бы монетку дитяти на прокорм! Не откажи, добрая. У самой, видать, детки есть!
— Пошла, хмыря! — шуганул ее вернувшийся от погорелки вор. — Ступай в артель, гляди, какая здоровая!
— Погоди, — остановила его Сонька и спросила нищенку: — Как зовут тебя, милая?
Та от неожиданного обращения даже остолбенела на момент.
— Настена.
— Младенец твой или своровала?
— Мой… Вот тебе крест. Видишь, плакать начал, кушать хочет.
— Желаю завтра видеть тебя.
— Зачем?
— Скажу. — Воровка повернулась к Шилу: — Пусть придет ко мне в нумера.
— Ты чего. Сонь? — удивился тот. — Такой народ в нумера пущать нельзя. Вынесет все, даже тебя прихватит.
— Пусть придет пополудни. Непременно с младенцем.
— А денюжки до завтра не дашь? — жалостливо улыбнулась нищенка.
Сонька сунула ей купюру небольшого достоинства и пошла дальше.
Возле пивных рядов намечалась драка. В окружении зевак несколько пьяных мужиков прижали к стенке пивного ларька какого-то пьяного, чего-то добиваясь от него.
— Не сметь! — кричал, пятясь от наседавших обидчиков, человек. — Не сметь прикасаться к штабс-капитану! Я прошел Кавказ! Имею три ранения! Не сметь меня унижать! Денег не брал, взаймы не просил, из карманов не вытаскивал! Не сметь!
Сонька с товарищами остановилась возле дерущихся, какое-то время понаблюдала за происходящим, велела Шилу:
— Веди сюда штабс-капитана.
— Тоже чтоб пришел в нумера? — удивился тот.
— Веди.
— Но он пьяница. Пьет уже не первый год.
— Думаю, неделю в трезвости продержится. Зови!
Сонька, оставшись одна, видела, как воры протолкались к дерущимся, как отогнали пьяных мужиков от штабс-капитана и повели его, упирающегося, к Соньке.
— Не виновен! — пытался вырваться из рук воров штабс-капитан. — Клевета! Обман! Ложь! Я честный офицер, все это знают!
Представ перед красивой молодой девушкой, он вдруг протрезвел, вытянулся в струну, щелкнул стоптанными каблуками.
— Честь имею, мадемуазель! Штабс-капитан Горелов!
Сонька внимательно осмотрела его.
— Давно пьешь?
— Никак нет! Со вчерашнего дня!
— Сколько можешь не пить?
— Сколько будет приказано, мадемуазель! А ради вашей прелести готов не принимать горькую всю жизнь!
— Велю завтра быть трезвым.
— Это сложно, мадемуазель. Только сегодня набрал разгон, завтра вожжи не натянешь.
Девушка повернулась к Шилу:
— Возьми его сегодня же. Пусть за ночь придет в себя.
Штабс-капитан насторожился:
