— Красивый.
— Все бабы так говорят, — ответил Володя.
— Сколько тебе лет?
— Много. Уже восемнадцать… А тебе?
— Мне? — Сонька усмехнулась. — Мне больше.
— Сколько?
— Больше… У меня уже две дочери.
Кочубчик даже приподнялся:
— Старуха, что ли?
— Не совсем, — воровка поцеловала его. — Хотя для тебя, может, и старуха. Давно воруешь?
— Даже не помню. Лет с семи, наверно.
— Отец с матерью тоже воровали?
— Не-е… Померли. Утопили их. А до этого жили богато. Лавка была своя, дом. И фамилия у меня была хорошая — Бромберг.
— Хорошая. Владимир Бромберг.
— Не-е, не Владимир. Отец с мамкой почему-то назвали меня Вольфом. Все одно, что собаку какую-нибудь или волка. Сам себя переиначил в Володю.
Сонька какое-то время печально любовалась им, произнесла:
— Плохо, что ты вор.
— Это как? — удивился Володя.
— Я — воровка, ты — вор. Нехорошо.
— Разве вор — это плохо? Мне, к примеру, нравится быть вором.
Воровка села, посмотрела ему в лицо.
— Со мной такого еще не было, Володя. Я влюбилась.
— А раньше что, ни в кого не влюблялась?
— Раньше было другое.
— А я все время влюбляюсь! Как увижу красивую, так и влюбляюсь. По десять раз на дню могу!
— Нет… Я как увидела тебя, поняла — все. Поняла, что встретила того, кого всю жизнь искала. И никому тебя не отдам!
Володя отодвинулся от нее.
— Сонька, ты чего? Совсем, что ли? Ты ж старая для меня!
Она проглотила оскорбление, тихо промолвила:
— Ничего, привыкнешь. Привыкнешь и тоже полюбишь. Я сделаю все, чтоб так было. Я буду любить тебя. Буду ради тебя жить. Ты мой единственный и желанный! — Сонька принялась страстно целовать молодое сильное тело.
* * *
В предвечернее время Сонька прогуливалась по Дерибасовской.
Шла в отдыхающей толпе, иногда останавливалась возле витрин магазинов, любовалась модной одеждой, украшениями в витринах ювелирных лавок, глазела на танцующих цыганят, выпрашивающих деньги.
Вечернее время в Одессе — это чтобы себя показать и на других пальцем потыкать.
Она заметила ярко освещенный кафешантан, через окно понаблюдала за танцующей азиатской красавицей, перед которой млел сплошь мужской зал.
И тут Сонька вдруг увидела, что больше всего дурел перед дивной красоткой ее возлюбленный Володя Кочубчик. Он вскакивал из-за стола, что-то орал, подбегал к танцовщице, падал на колени, целовал ей руки, совал под подол платья мятые купюры. Сонька осатанела.
Не помня себя, она ринулась в кафешантан.
Растолкав мужиков у входа, она на мгновение замерла посередине зала, наблюдая за танцовщицей и Кочубчиком, а потом вдруг рванулась на сцену.
— Сука паршивая!.. Шваль!.. Дешевка!
Озверев, она вцепилась в танцовщицу, стала бить ее ногами и царапать лицо, пытаясь стащить со сцены.
— Убью гадину!
Пораженный Кочубчик в первый момент онемел, затем бросился на помощь красотке.
— Сонька!.. Мама! — орал он. — Сбрендила, что ли? Сгинь, зараза!
Обезумевшая воровка тут же вцепилась в парня и начала лупить и его, не отпуская девицу.
В драку вмешались мужики. Они дружно скрутили Соньку и поволокли ее к выходу. Кочубчик, размахивая руками, что-то орал вслед, танцовщица рыдала, а мужики дотащили наглую воровку до дверей и силой вытолкнули на улицу.
От сильного толчка Сонька едва не распласталась на мостовой, вызвав живой интерес гуляющих. Она поднялась, поправила платье, оглянулась на кафешантан, ругнулась и поплелась прочь, давя в себе рыдания.
* * *
Было раннее утро. Сонька, одетая в длинный цветастый халат, покинула свой номер и пошла вдоль гостиничных дверей. По ходу аккуратно нажимала на дверные ручки, но все комнаты были заперты. Казалось, что утренняя охота ничем не закончится.
В самом конце коридора дверь неожиданно поддалась, и воровка проскользнула в номер.
В прихожей горел свет. Сонька тихонько прикрыла дверь и, касаясь висков с гримасой боли, проследовала в глубину номера. Из спальни доносился негромкий мужской храп.
Девушка, по-прежнему потирая виски, зажгла в ванной свет, взглянула на себя в зеркало, осталась довольна увиденным и прислушалась к тишине в номере. Сонька проследовала в спальню, увидела в утреннем полумраке спящего на просторной постели господина. Она открыла платяной шкаф и стала обследовать карманы висевшей там одежды. Извлекла бумажник с какими-то деньгами, сняла с галстука жемчужную заколку, принялась вынимать запонки из рукавов сорочки.
Неожиданно Сонька задела дверь шкафа — она громко стукнула, и шкаф заскрипел. Мужчина проснулся, удивленно уставился на ночную гостью. Воровка на миг замерла, но тут же нашлась и начала неспешно снимать с себя халат, ночную сорочку, не обращая внимания на хозяина номера.
— Мадам, вы кто? — не без испуга спросил мужчина.
Сонька вскрикнула, подхватила одежду, прижала ее к себе.
— А вы кто? Что вы делаете в моем номере?
— Какой это ваш номер? — Мужчина зажег свет и сел на постели. — Это мой номер! Что вы ищете в шкафу, мадам?
— Я переодевалась, — с трудом сдерживая слезы, сообщила Сонька. — Видимо, я перепутала номера. Какой это номер?
— Триста шестой, мадам.
— Боже… Кошмар. Простите меня. Конечно перепутала! Простите великодушно. У меня ужасно болит голова…
— При чем тут голова? Вы в моем номере! Да еще шарите в шкафу!
— Я перепутала. Ходила за врачом и случайно зашла не в свой номер. Стала раздеваться… Не будете же вы из-за этого вызывать полицию. — Сонька, держа пальцы у виска, набросила халат и быстро покинула чужой номер.
* * *
Кочубчик крепко спал, когда Сонька вернулась к себе. Она присела на постель, поцеловала спящего парня. Он недовольно поморщился, открыл глаза.
— Чего? Вышло что-нибудь?
— Вот, — показала Сонька добычу. — Но придется отсюда срочно съехать.
— Прямо сейчас?
— Лучше сейчас, пока господин из того номера не проснулся.
— Черт… — Кочубчик был недоволен. — А не могла как-нибудь поаккуратнее?
Она снова поцеловала его.
— Не сердись, дорогой. Зато теперь ты можешь некоторое время не работать.
— Конечно, меня жалеть надо. Я ведь сирота.
