— В какое?
— На дно. На время, нам найдут причал.
Володя привстал, оперевшись на локоть:
— Мамка, ты куда меня тащишь? На кой хрен нам эти мансы? С чего ты взяла, что нас пасут?
— Утром выйдешь из номера, сам увидишь.
Кочубчик расстроено откинулся на подушку.
— Мне еще этого не хватало! Ну, мамка, влип я с тобой.
Она улыбнулась:
— Все будет путем. Со мной, Володя, не пропадешь.
— А макаку тоже возьмем в театр?
— Макаку заберет ее хозяин.
Когда уже засыпали, Кочубчик неожиданно поднял голову, спросил:
— А как хоть представление называется?
— «Гамлет».
— Смешное что-то?
— Очень. Спи.
* * *
Театр блистал позолотой, хрустальными светильниками, разодетыми дамами, торжественными, в черных фраках господами.
На Соньке было бледно-розовое платье с глубоким вырезом. Она и Кочубчик сидели совсем близко к сцене. Сонька вся растворилась в спектакле, в переживаниях, в театре. Кочубчик же страдал от жаркого шерстяного костюма, от тугого воротничка с бабочкой, от шумных, бесконечно хлопающих соседей, от непонимания происходящего на сцене.
Артист, играющий Гамлета, был молод, стремителен и красив. Он часто срывал бурные аплодисменты, страдал и падал на колени, отчего воровка подавалась вперед, забыв о публике и даже о Володе Кочубчике.
Рядом с Сонькой сидел тучный господин, увешанный уймой золотых цепей, брелоков, браслетов, часов. Его неуклюжие движения заставляли девушку изредка раздраженно отодвигаться, но театральное действо и игра главного героя снова захватывали воровку.
Наконец пошел занавес, зал, что называется, взорвался аплодисментами, зрители вставали с кресел. Кочубчик тоже привстал, он недоуменно и возмущенно смотрел на публику, затем толкнул Соньку:
— Чего это они?
— Боже, какой актер, — пробормотала та.
— Кто?
— Гамлет.
Актеры все выходили и кланялись, им бросали цветы и кричали: «Браво!» Поклонники буквально лезли на сцену, пытаясь прикоснуться к исполнителю главной роли.
Воровка тоже хлопала и тоже требовала выхода героя на авансцену. Неожиданно ее взгляд упал на часы соседа, болтающиеся над его карманом, — она ловко сорвала их и тут же изо всей силы бросила на сцену — прямо на Гамлета. Он поймал подарок, изумленно оценил его, послал Соньке воздушный поцелуй и несколько раз поклонился персонально ей.
Володька склонился к Соньке, прошептал:
— Ты, что ли, бросила?
Она кивнула, не сводя глаз со сцены.
— А чьи котлы, мама?
Сонька показала взглядом на жирного соседа с цепями, и оба стали хохотать. Сосед, глядя на них, тоже смеялся, не понимая причину их веселья и относя ее на счет спектакля.
* * *
Уже через несколько минут Сонька и Кочубчик, сопровождаемые юрким служителем театра, пробрались за кулисы. Обошли сваленные декорации, поплутали по узким загогулистым театральным коридорам, шарахнулись от артистов, не успевших снять грим, парики и костюмы, и добрались наконец до служебного входа.
Возле входа стоял пароконный с закрытым верхом экипаж. Театральный служитель выпустил Соньку и Володю из двери, прошептал:
— Вас доставят куда положено.
Кучер дождался, когда пассажиры усядутся, и ударил по лошадям. Экипаж тронулся из театрального двора в город.
В дороге Володька чуть высунул голову наружу, тревожно понаблюдал за улицей, ничего опасного не заметил и повернулся к Соньке:
— А где твой генерал, мама?
— Пьет, — сухо ответила она.
— Может, разыскать?
— Сам найдется.
— Как найдется, если мы катим черт знает куда?!
— Такие люди не теряются.
— А он правда твой папка?
Девушка коротко хмыкнула.
— Такой же, как и ты мой сынок.
Кочубчик заржал.
— Ну бесовка! А я фраернулся как последний чиграш!.. — Снова посмотрел в окошко. — Так куда едем, мама?
— На хавиру.
— Мотя устроил, что ли?
— Мотя. Я кинула ему после ювелирки хороший общак.
* * *
Хавира представляла собой небольшой, ничем не приметный домик на самом берегу моря. Домик был окружен чем-то похожим на плетень, в окнах мерцал тусклый свет.
При подъезде экипажа ворота открылись, и повозка вкатилась во двор.
Володька первым ступил на землю, огляделся.
— Чегой-то мне не светит здесь, мама.
— Ничего, пару недель переживем. — Ответила Сонька, без мужской поддержки спускаясь вниз.
— Не-е, — упрямо мотнул головой Кочубчик. — Не нравится здесь. Шанхай… Мрак и садилово. Хочется кого-то убить.
К ним приблизилась крохотного росточка старушка, прошепелявила:
— Я имею вам сказать, что дверь давно уже открыта и там гуляет сквозняк. Топайте, молодые, и ни про что поганое не думайте.
Пароконный экипаж развернулся и выехал со двора. Сонька и Кочубчик направились к открытой двери, в которой «гуляет сквозняк».
Внутри хавира оказалась не такой убогой, как снаружи: после сеней начиналась так называемая гостиная, керосиновая лампа освещала квадратное пространство с деревянной скамьей, неким подобием шкафа и домоткаными ковриками на полу. Из нее вели две двери в соседние комнаты, видимо на кухню и в спальню.
Кочубчик был раздражен:
— И чего, здесь будем кемарить?
— Через день-два мы отсюда уедем, — спокойно и негромко ответила Сонька.
— Куда, мама?
В гостиную вошла старуха хозяйка, замерла возле порога. Воровка глянула в ее сторону, переспросила:
— Куда?.. Может, даже в Москву.
Кочубчик подошел к ней вплотную, проговорил:
— Послушайте меня, мадам! Что вы, желаете сковеркать мою жизнь в том направлении, которое мне неинтересно?! Я не ваш лакей, вы не моя мисс. Поеду туда, куда полетит душа, а вовсе не по следам ваших ботиков!
— Потом поговорим, — попыталась остановить его Сонька.
— Не потом! Сейчас! Прямо на этом месте!
Старуха у двери печально наблюдала за происходящим.
— Где у вас спальня? — повернулась к ней воровка.
— Дверь перед вами, уважаемая Соня, — ответила та и с почтением поклонилась.
— Пошли, — Сонька попыталась взять Кочубчика за локоть.
