— Я уже сказала — мое сочувствие.
— Клянусь!.. Слышите, клянусь! Я влюблен в вашу дочь и сделаю все возможное, чтобы помочь вам!
— Ступайте спать, прапорщик. Да и мне пора прикорнуть. Скоро побудка, — с усмешкой ответила Сонька и отошла в дальний угол камеры.
Илья постоял какое-то время возле открытого окошка, затем запер его и зашагал по длинной, гулкой тюремной галерее.
В полночь к дому Брянских подкатила повозка, из нее вышел Гришин Егор Никитич. Был он при параде, деловит и собран. Огляделся, увидел поодаль в тарантасе филеров, направился к ним. Те несколько удивились ночному визитеру, покинули укрытие, издали признали офицерский чин.
— Здравия желаем, ваше благородие, — поздоровались оба.
— Следователь сыскного управления Гришин, — представился Егор Никитич и поинтересовался: — Ничего особого не замечено?
— Так точно, замечено, — сообщил старший. — Днем в дом приехавши трое полицейских, после чего двое уехавши.
— Почему только двое? — удивился следователь. — А третий как же?
— Нам неведомо. Потому и ждем, глаз не спускаючи.
— Глядите повнимательней, — распорядился Гришин. — А то как бы не проморгать чего.
— Будем стараться, ваше благородие!
Егор Никитич покинул филеров, подошел к воротам, нажал кнопку звонка.
— Кто такой? — бодрым голосом спросил проснувшийся привратник.
— Полиция, — коротко ответил следователь.
Калитка открылась, он вошел во двор, бросил короткий взгляд на Семена, увидел на ступеньках поджидающего Никанора.
— Барышня ждут, — сказал дворецкий, когда ночной гость подошел к нему.
Они двинулись в дом, миновали несколько комнат, и снова, как в прошлый раз, из темноты привидением возник Кочубчик, недовольно спросил:
— Кто по ночам шлендрает?
— Ступай к себе, — отмахнулся Никанор.
Володя, запоздало узрев полицейского в чине, инстинктивно подтянулся, бросил вслед:
— Здравия желаю… благородие.
Дворецкий проводил следователя в комнату, где ждала Анастасия, вышел обратно, плотно прикрыв за собой дверь, и остался сторожить снаружи.
К нему подошел Кочубчик, с ухмылкой спросил:
— Это ж по какому делу полиция по ночам шастает?
— Не твоего ума дело, — сурово отмахнулся Никанор. — Ступай спать.
— Часом, не по Сонькину душу?
— Много знаешь, плохо спишь.
Володя подошел к старику вплотную, промолвил в самое лицо:
— Ты, дед, шило от меня не таи. А то ведь в задницу так уколет, мало не покажется, — и зашагал прочь.
Тем временем за дверью, в комнате, Егор Никитич внимательно слушал княжну.
Говорила она негромко, деловито, коротко.
— …Даму следует взять в полдень при входе в Летний сад. Она залезет в карман к некоему господину, он тотчас поднимет скандал, и ваши люди должны отправить ее в участок.
— Господин тоже подставной?
— Я в этом не разбираюсь, но полагаю, да.
— Насколько схеме, изложенной вами, можно доверять?
— Полностью.
— Если затея сорвется, Соньку будут ждать худшие времена.
— При чем здесь Сонька?
— Простите, оговорился.
— Не сорвется.
Следователь оглянулся на дверь, спросил:
— Второй раз я встречаю здесь господина с бородкой. Кто он?
— Хромой?
— Да.
— Работник. А чем он вас не расположил?
— Определенно не могу ответить. Криминальное лицо, нехорошее.
— В этом доме нет криминальных лиц! — твердо ответила девочка. — Какие еще вопросы?
— Вознаграждение.
— Но дело еще не сделано.
— Хотя бы аванс.
Анастасия вынула из ящика небольшое ожерелье, протянула следователю. Тот повертел его в руках, внимательно разглядывая, согласно кивнул.
— Да, это не более чем аванс. Сама история будет стоить много дороже, мадемуазель.
Егор Никитич поднялся, откланялся, толкнул дверь.
— Доброй вам ночи, — и предупредительно помахал пальцем. — А за хромым следите. Как бы от него не случилось проблем, — и покинул комнату.
Михелина проснулась утром от сильного стука в дверь. Тут же к ней в спальню ворвалась с телеграфным бланком в руке княжна, с порога закричала:
— Он приезжает!.. Анечка, его наконец привозят!
— Кого? — со сна не поняла та.
— Твоего Андрея!.. Кузена! Завтра встречаем на Николаевском вокзале!
Михелина выхватила из рук Анастасии телеграмму, сквозь слезы попыталась прочитать написанное, но затем обхватила подругу, и обе зарыдали, как счастливые дуры.
Воровка вытерла мокрые глаза, печально сказала:
— А как же я поеду встречать?
— Со мной, — несколько удивившись, ответила княжна.
— Меня могут схватить! Они ведь не спускают глаз с дома.
Анастасия задумалась.
— А мы под забором, как в прошлый раз!
— А вдруг на вокзале засекут?
— Не засекут! — возразила княжна. — Там будет уйма народу, никто на тебя даже не глянет. А потом, Андрюша меня не поймет, если тебя не будет.
— Надо воров предупредить.
— Непременно. Так будет спокойнее.
Михелина снова взяла телеграмму, ей все-таки удалось прочитать текст, она приложила листок бумаги к лицу, потом стала его целовать.
В Летнем саду, как всегда, было многолюдно. Прогуливались парочки, носилась по аллеям детвора, степенно отдыхали пожилые господа на скамеечках.
При входе в сад толчея была знатная. Нищих здесь толкалось столько, что казалось, лезли они со всех сторон, и никакие полицейские не могли унять их.
Подсадная, воровка Бруня, немолодая, дебелая, с перевязанной рукой, также толкалась на входе, канючила пискляво, жалобно:
— Люди добрые. Помогите несчастной женщине, которая только что вернулась с войны! Сестричка милосердия! Была раненная, рука не заживает, болит! Детки отвернулись, мужик спился… Помогите, кто чем может.
Заметила плотную спину ладно одетого вора — он прошел мимо нее впритирку, — у которого она должна жухнуть лопатник, заголосила еще громче:
— Люди добрые, помогите! Была на войне сестричкой милосердия…
Не переставая ныть, воровка протолкалась поближе к жертве, не сводила с нее ждущего взгляда.
