— Не называй меня так, — поморщилась та. — Один уже называл.
— Так я от уважения, Сонь… Ну и чего лепить следаку?
— Наверно, что никакая я не Сонька, — пожала плечами воровка.
— Ясное дело. Язык свой раньше откушу!.. А еще чего?
— Про барыню не слыхала, а про Михелину тем более.
— Сонь, ты прямо со мной как с дурой! — почему-то обиделась Бруня. — У меня кумпол тоже чего-то варит!
Сонька глянула на нее, засмеялась.
— Тогда зачем спрашиваешь?
— Чтоб не зевнуть чего.
— Про драку скажи.
— Это обязательно! — Бруня вдруг развернулась и изо всей силы саданула рукой по корявой стене.
— Зачем ты? — удивилась Сонька.
— Чтоб виднее было, как ты меня крестила, — ответила та, стараясь губами унять кровотечение, пожаловалась: — Болит. Вава…
— Ты б еще головой, — улыбнулась воровка.
— Могу! Ради тебя все могу! — Подсадная поднялась, нацелилась головой в стену. — Хочешь — морду в лепеху?
Сонька со смехом отвела ее от стены, усадила, серьезно предупредила:
— Гляди, крыска, нагадишь, всю жизнь будешь жрать собственное дерьмо.
— Дерьмо — это что? — удивилась Бруня.
— Вот то самое.
Скандал с Кочубчиком случился далеко не на пустом месте.
Михелина увидела, как тот, разодетый и расфуфыренный, выкручивается перед большим зеркалом в гостиной, явно готовясь к выходу.
Подошла незаметно к нему сзади, ткнула в спину. От неожиданности Володя вздрогнул.
— Куда засобирался, красавец? — спросила девушка насмешливо.
— Желаешь сделать компанию? — кокетливо улыбнулся он и попытался приобнять ее.
Михелина сбросила руку.
— Компанию, чтоб вместе привести хвоста?
— Чтоб вместе пожиганить по Невскому, мамзель! — Вор поправил шляпу, снова оглядел себя в зеркале. — Мечта аглицкой королевы!
— Снимай шмотье, — жестко приказала Михелина.
— Не понял, — удивленно повернулся к ней Кочубчик.
— Раздевайся, никуда не пойдешь!
— Вы желаете меня видеть голым?
— Я желаю, чтоб ты без разрешения не высовывал морду.
— Без какого разрешения?
— Без моего!
— А ты кто такая, босявка?
— Тебе объяснить?
— Попробуй. А то в упор не вижу!
— Сейчас же раздевайся, иначе больше порог не переступишь!
Кочубчик развернулся к девушке и, расставив руки, двинулся на нее.
— Желаешь, чтоб разделся?.. Голенького желаешь? Так это мы, мадам, можем. Причем даже с удовольствием! — Он вдруг крепко обхватил Михелину за талию, стал своими губами искать ее губы. — Бесовка… Маруха… Телка… Сожру хризу, заглочу!
Михелина с силой оттолкнула его и тут же наотмашь заехала ему по физиономии так, что шляпа слетела с его головы.
Володя на секунду замер, приложив ладонь в щеке, прошептал:
— Маманька твоя… Сонька… как-то съездила меня по морде. И это ей брыкнулось… Ой как брыкнулось, мамзель. — Поднял шляпу, надел на голову, погрозил: — А не пустишь в дом, оставишь на улице, так мне есть кой-кому шепнуть, кто за этими стенами ныкается. Запомни это, шмоха. — И, сильно прихрамывая, зашагал к выходу.
Михелина стояла в растерянности посередине гостиной, увидела вдруг перед собой Никанора.
— Не надо было отпускать их, — произнес он тихо. — Могут определенно беду принести.
— Пошел вон! — вдруг закричала девушка. — Пошел вон!.. Что вы все лезете ко мне!.. Пошли все вон!
Она бросилась в сторону своей спальни, ее перехватила по пути княжна, обняла, прижала к себе.
— Спокойно, милая… Спокойно. Все хорошо… Все уладится.
Погода была теплая, солнечная, народа на Невском было предостаточно. Кочубчик франтовато хромал по проспекту, бросая взгляды на встречных, любуясь собой в отражении витрин.
Следом за ним двигались два шпика, отслеживая каждый его шаг, замечая каждую задержку.
В одном месте Кочубчик на какое-то время прилип к витрине с одеждой, в другой раз замер в числе зевак перед пацаном-фокусником, потом зачем-то купил букетик цветов и воткнул его в петлицу сюртука.
Он почти уже дошел до своего на места, на углу Невского и Литейного, уже видел издали Зоську и Сучка, и в это время к нему с двух сторон прилипли филеры.
Володя трепыхнулся, дернулся, но парни держали его крепко, основательно.
— Спокойно, полиция, — сказал один из них и показал соответствующую бляху.
Повозка, в которую должны были погрузить задержанного, уже стояла наготове, шпики подхватили Кочубчика под руки и без шума и скандала повели к извозчику.
Егор Никитич смотрел на Володю внимательно, не мигая. От такого взгляда тот не знал, как себя держать, поэтому елозил на стуле, изредка вертел головой, но натыкался на пустые стены и снова попадал под внимательный и жесткий взгляд следака.
За отдельным столиком сидел младший полицейский чин Феклистов, готовясь вести запись допроса.
Володя неожиданно улыбнулся Гришину, радостно сообщил:
— Я вас признал. Вы ночью в доме барышни шныркали.
— Молодец, — оскалился следователь и снова уставился на задержанного. — Паспорт имеется? — спросил наконец.
— Никак нет, — почему по-военному ответил Кочубчик. — Потерявши.
— Фамилия.
— Кликуха — Вова Кочубчик.
— Из воров?
— Из бывших.
— Бывших воров не бывает, — оскалился следователь.
— Еще как бывает!.. Вот я, к примеру. Сначала в Одессе марвихером дурку гнал, а потом раз — и в дамках! Помещик Кочубей!
— Это как? — не понял Гришин.
— А так! Полиция земли в награду нарезала — и сразу в помещики!
Феклистов оторвался от писанины, внимательно посмотрел на вора.
— Награду за что?
— Воровку сдал.
— Кликуха воровки?
Володя замялся, глаза его забегали из стороны в сторону.
— Забыл.
— Землю от полиции получил, а кликуху зажученной воровки забыл?
— Пил много, много был битый — голова как решето.
Следователь помолчал, сделал на бумаге какую-то пометку.
— Чем занимаешься в Питере?
— Ничем… Вот гулявши по Невскому, пока не загребли. — Кочубчик старался говорить по-культурному.
